Дело смерти - Карина Халле

— Лучше перестраховаться, чем потом жалеть, — говорит Эверли, одаривая меня сочувственной улыбкой. — Похоже, волк был бешеным, и мы не можем так рисковать. Бешенство смертельно, как только появляются симптомы, и последнее, что нам нужно здесь… ну, ты понимаешь.

«Волк не просто был бешеным — он был мертвым!» Я кричу про себя, чтобы рассказать ей правду. Но не хочу, чтобы Эверли решила, будто я схожу с ума, хотя я точно знаю, что видела. Кинкейд и так смотрит, будто мне место в психиатрической клинике.

Она подходит к шкафу и достает несколько шприцев. Я не могу смотреть и отвожу взгляд к плакатам на стене, один из которых гласит: «Знаешь ли ты признаки отравления грибами?»

— Можешь закатать рукав? — спрашивает она.

Рукава моего свитера довольно узкие.

— Нет.

— Тогда, пожалуйста, сними его.

— Под ним ничего нет.

— Ничего страшного, — терпеливо говорит Эверли.

Смотрю на Кинкейда, словно прося его отвернуться, но он не отводит взгляд и не пасует, как я ожидала.

Встречаясь глазами с Эверли, я вижу, как она слегка улыбается:

— Мы все здесь взрослые, Сид. Ничего такого, чего бы мы не видели раньше.

Я сглатываю. Наверное, она права. По крайней мере, на мне бюстгальтер, пусть и дешевый черный из «Таргет».

Стягиваю свитер через голову, чувствуя крайнюю неловкость. Ощущаю, как взгляд Кинкейда прожигает мою кожу, физически ощутимый и реальный, и мне не нужно на него смотреть, чтобы знать, что тот смотрит на мою грудь.

С трудом сглатываю, чувствуя себя уязвимой, но в то же время желанной, и заставляю себя закрыть глаза, пока Эверли протирает мое плечо дезинфицирующей салфеткой.

— Сильно больно не будет, — говорит она.

Я вздрагиваю, когда игла протыкает кожу, стискивая зубы. Ненавижу свой низкий болевой порог.

— Один готов, — говорит она. — Еще один. Просто дыши.

Я терплю второй укол, и когда открываю глаза, Кинкейд все еще смотрит на меня. Его ноздри слегка раздуваются, и на лбу видны морщины беспокойства.

— Все готово, — говорит Эверли, приклеивая два круглых пластыря. — Не так уж плохо, правда?

«Это было ужасно», — думаю я, хотя не могу объяснить почему.

Я натянуто улыбаюсь.

— Нет.

— А как твоя голова? Головокружения нет?

— Не больше обычного.

Ее тонкие брови сходятся, образуя глубокую морщину. Она точно не делала ботокс.

— У тебя обычно кружится голова? — Она бросает резкий взгляд на Кинкейда, словно это его вина.

— Да, — отвечаю я ей. — Но это, наверное, потому что я мало ем.

— Понятно, — медленно говорит она. — Надеюсь, аппетит к тебе вернется. Много вылазок и свежий воздух, плюс еда здесь такая вкусная. Знаешь, наш повар, Эндрю, раньше работал в ресторане с мишленовской звездой. Только самое лучшее для фонда Мадрона, — с гордостью улыбается она. — Лучшим умам нужны лучшие питательные вещества.

Она выпрямляется.

— Думаю, на этом все. Можешь надевать свитер. И, пожалуйста, дай знать, если почувствуешь потерю памяти, спутанность сознания, странные головные боли или что-то в этом роде.

Я быстро надеваю свитер и встаю, поправляя его.

— Спасибо, — говорю ей, но, выходя из комнаты, смотрю на Кинкейда, пытаясь передать ему сообщение взглядом.

Мне нужно с тобой поговорить.

Я покидаю кабинет, проскальзывая через приемную, чтобы Мишель не задержала меня своими разговорами (эта женщина всегда кажется на грани истерики), и выхожу в общую комнату.

Лорен, Мунавар и Рав сидят на диване и встают, увидев меня.

— Ты в порядке? — восклицает Лорен, спеша ко мне. — Рав рассказал, что случилось.

«Он не рассказал тебе всего, — думаю я. — Потому что никто из вас не знает всего».

После встречи с волком Кинкейд как можно быстрее повез нас обратно в корпус. Он даже не сбавил скорость возле выдр, хотя их это, похоже, не волновало. Мы вернулись раньше команды Ника, и он быстро провел меня к Эверли.

— Я в порядке, — уверяю их, вру сквозь зубы. Как, черт возьми, я могу быть в порядке после всего этого?

Слышу, как за мной закрывается дверь, и вижу, как Кинкейд выходит из приемной.

— Доктор Кинкейд, — говорю я, стараясь звучать максимально профессионально. — Можно поговорить? В кабинете?

Он сглатывает.

— Конечно, — говорит он, подходя к двери корпуса и придерживая ее открытой. — После вас, мисс Деник.

Я бросаю на остальных еще один ободряющий взгляд, прежде чем выйти наружу.

Все окутано серой пеленой, настолько туманной, что воздух от нее влажный, почти моросит дождь. Я следую за Кинкейдом к северному корпусу, мы оба молчим. Вдалеке слышу блеяние коз на ферме и звук квадроцикла. Ворон рядом издает хриплое карканье, прежде чем взлететь прямо перед нами, едва не коснувшись макушки Кинкейда, а затем приземляется на кедр по другую сторону тропинки.

— Это По, — говорит Кинкейд. — Один из наших местных воронов.

— Оригинальное имя, — замечаю я. — Только не говори мне, что он ручной.

— Он может быть ручным, когда захочет, — говорит он, оглядываясь через плечо. — Но он принадлежит только лесу. Его присутствие — хорошая примета.

— Я всегда думала, что вороны — предвестники.

— Так и есть, — говорит он, открывая дверь в северный корпус. — Но только смотрящий решает, какая это примета.

Образ мертвого волка, его пушистого белого бьющегося сердца, врывается в мой разум вместе со словами Клэйтона.

«Я ходил к гадалке. Она сказала, что я умру здесь».

Нет, стоп. Это не то. Он говорил: «Она сказала, что я никогда не покину это место».

Я уже не могу доверять своей памяти.

Мы идем по темному коридору, и он ведет меня в свой кабинет. Я замечаю, что он держит его незапертым.

— Присаживайся, — говорит он, подходя к окну и прикрывая жалюзи так, что свет в комнате тускнеет. Я вспоминаю свой сон и заставляю себя прогнать эти образы. Сосредотачиваюсь на том, как он включает камеру, а затем зажигает свечу на своем столе серебряной зажигалкой «Зиппо» с какой-то гравировкой. Кинкейд засовывает ее в карман прежде, чем я успеваю разглядеть получше, и воздух наполняется ароматом сандала и мускуса.

— Тебе обязательно снимать? — спрашиваю я, садясь в кожаное кресло. — Это не очередная консультация.

— Я не знаю, чем это будет, — говорит он, усаживаясь напротив меня и складывая руки на столе. — И да, я должен это снимать.

— Что ты вообще делаешь с этими видео? Смотришь их?

— Да, — просто отвечает он.

Я ерзаю в кресле, охваченная странным чувством возбуждения.

— Зачем?

— Потому что ты очаровываешь меня, Сид, — говорит он. — И я твой врач. Я пытаюсь… сделать тебя лучше.

Надеюсь, я не краснею.

— Почему я очаровываю тебя?