Уездный город С*** - Дарья Андреевна Кузнецова

– Не стоит, вы меня убедили, – усмехнулся поручик. – Я уже понял, что это была не лучшая идея и стоит сосредоточиться на вѣщевиках.

– Вот и прекрасно. А мы с Алечкой соберём в ваш список всех, кого знаем, она вам его вечером и отдаст. Или завтра, глядишь, вместе с какими-нибудь результатами. Вы же отпустите её на сегодня, чтобы она могла спокойно поработать?

– Да, конечно, – легко согласился Натан. Даже, наверное, излишне поспешно.

– Но как же… – обиженно пробормотала Брамс, однако поручик постарался её успокоить:

– Не переживайте, Аэлита Львовна, всё равно без ваших результатов далеко нам не продвинуться. Обещаю, никаких новых интересных визитов без вас.

Слова Титов подобрал верно. Вѣщевичка тут же смягчилась и подобрела, без капризов согласилась остаться и продолжить работу, отпустив Натана в Департамент, и мужчина откланялся, мысленно вновь дивясь противоречивости натуры Брамс. Вот куда, спрашивается, в пять минут подевалась та серьёзная, собранная женщина, что столь уверенно читала студентам лекцию? Волей-неволей подумаешь, что играет и издевается, но нет же, совершенно искренна!

Институт Небесной Механики существовал в городе всего десять лет, и здание это было отстроено непосредственно для него на Семейкинской, аккурат на полпути между полицейским Департаментом и заводом «Взлёт», из-за которого в нём в основном и возникла надобность.

Двадцатый век не только газеты, но и учёные называли веком, в который человек обрёл крылья и сумел оторваться от земли. За двадцать лет самолётостроение сделало поразительный рывок и продолжало развиваться столь ошеломляющими скачками, что люди прошлого века лишь потрясённо крестились и качали головами, предрекая всяческие катастрофы.

С каждым годом всё глубже пролегал намеченный Великой войной разлом: неповоротливые, громадные дирижабли использовались для гражданских и транспортных нужд, а быстрые, манёвренные и дорогие самолёты строились для войны. «Взлёт» занимался последними, и всё, что Титов знал об этом большом заводе, так это пристальное отеческое внимание к нему Охранного отделения.

Натан бы и не вспомнил о подобном обстоятельстве, но его терзало смутное неприятное предчувствие: как бы не пришлось идти на поклон к «соседям». Титов прежде об этой детали не задумывался, а тут внезапно понял, что самые толковые вѣщевики, не считая подобных Брамс своеобразных личностей, наверняка прибраны к рукам военными, и внимания полиции к этим людям не одобрят не только они сами, но и опекающая всю отрасль Охранка. А потому назавтра, после знакомства со списком, Титов на всякий случай наметил себе визит к полицмейстеру: в таких делах без помощи высокого начальства не обойтись.

Для начала он решил повторно заглянуть в дом четырнадцать по Владимирской улице – это было почти по дороге, а до Полевой Натан собрался прогуляться пешком. Погода располагала, но, главное, на ходу лучше думалось.

Подумать было о чём.

После разговора с профессором картина начала складываться. Пока зыбко, однако поручик уже не чувствовал себя в тупике. Например, Натан был почти убеждён, что убийца – человек весьма самоуверенный и очень увлечённый, привыкший полагаться на талант вѣщевика и не считающий само его наличие сколько-нибудь примечательной чертой. Почти как Аэлита. Стерев умбру, он посчитал, что замёл следы, и не подумал, что этим поступком выдал себя куда больше.

Чего Титов совершенно не мог предположить, так это мотивов. Чем вѣщевику помешала проститутка? Шантажом тянула деньги? И чем грозилась? Просто предать связь огласке?

Любые домыслы не объясняли главного: зачем сбрасывать покойницу в воду, да ещё вот так ненадёжно? Если желал убить – ну так убей, концы в воду, привязав камень на шею, и кто станет искать продажную женщину! Так нет же, плотик соорудил, в рубаху обрядил. Рассудком он тронулся, что ли, от большого ума? Сказок перечитал, в языческие ритуалы ударился?

С такими мыслями Натан и дошёл до Владимирской. Время получилось самое подходящее: достаточно поздно, чтобы женщины пробудились, и достаточно рано, чтобы не начался ещё наплыв клиентов. Ничего полезного от этого визита поручик не ждал и всерьёз не верил, что кто-нибудь из местных обитательниц сумеет вспомнить нечто примечательное, однако небольшую зацепку неожиданно для себя получил. Одна особа, Проскурина Елена, припомнила извозчика на двуколке, с коим Аглая общалась довольно панибратски. Елена даже потом пошутила над Наваловой про синицу в руках, которая лучше журавля, но та, по обыкновению, отнеслась равнодушно и на подначку не повелась.

Это было в прошлом месяце, поэтому из примет блудница сумела назвать только пегую лошадь и бритое лицо, кажется, достаточно молодое. Не бог весть какой портрет, однако и шансы найти возможного знакомца Аглаи имелись: извозчики по крестьянскому обычаю чаще носили бороды, да и пегая – не гнедая.

Часа три потратив на расспросы по городским биржам, Натан нашёл ту, на которой знали бритого парня на пегой лошади. Звали его Петром Коробом, был он спокойным и неконфликтным, немного бирюком. Однако на этом везение поручика кончилось, потому что Пётр третьего дня отбыл в родную деревню по какой-то надобности – не то умер у него кто-то, не то родился, – а названия деревни или хотя бы уезда никто не помнил. Впрочем, дело это было наживное: зная имя, установить остальное не составляло труда, требовалось только вернуться в Департамент. Подозревать его было сложно – где деревенский парень, приехавший на заработки, а где – большой силы и опыта вѣщевик, но отыскать его стоило.

Михельсон нашлась на рабочем месте, но в дурном настроении, причину которого не назвала. Просьбу делопроизводительница выслушала и пообещала всё решить, но завтра утром, потому что день незаметно для Натана склонился к вечеру. Настаивать поручик не стал и воспользовался возможностью своевременно вернуться домой, надеясь добрать сна за прошлую беспокойную ночь.

Глава 7. Лобное место

Брамс явилась домой снова за полночь, уставшая, но довольная. До полного решения поставленной задачи они с Ивановым не дошли, но чувствовалось – путь нащупали верный. Профессор был уже не в том возрасте, когда можно позволить себе сутками корпеть над цифрами, и потому домой ушёл гораздо раньше. Аэлита, может, и дольше просидела бы, но из лаборатории её выгнал голод, привычный институтский буфет уже давно закрылся, и чем искать ресторацию, проще было отправиться домой.

А вскоре Брамс искренне пожалела, что не оставила свои вычисления раньше, потому что утро у неё началось с рассветом.

– Алечка! Вставай, милая, тебя там просят,