Какао, Клаусы и контракты (ЛП) - Ава Торн

— А, и если ты правда один из оленей Санты… можешь замолвить за меня словечко? Вела я себя в этом году в основном хорошо. «В основном» включает в себя творческое трактование оплачиваемых часов, но это, думаю, относится к профессиональной необходимости, а не к списку плохишей.

Олень издал звук — то ли фырканье, то ли оленячий смех, если такое существует. Потом развернулся и легко ушёл в лес, двигаясь удивительно грациозно несмотря на раненую ногу.

Я смотрела ему вслед, чувствуя странную грусть. В его взгляде было что-то почти человеческое, что-то, что напоминало сказки, где волшебные существа вознаграждают добрых людей.

— Господи, мне точно нужно трахнуться с кем-то, — сказала я вслух, таща себя обратно к машине. — Потому что именно этого сейчас и не хватало — магического мышления.

Я залезла обратно в BMW, выкрутила печку на максимум и минут десять вытаскивала машину из сугроба, пытаясь при этом не думать о том, как те бледно-голубые глаза будто видели меня насквозь. Когда я наконец выбралась на дорогу, снег валил ещё сильнее, и шанс попасть на рождественскую ярмарку был окончательно упущен.

Что означало: я приеду к семье абсолютно трезвая.

— Определённо надо было оставаться в Манхэттене, — пробормотала я. Но почему-то всё время поглядывала в зеркало заднего вида — словно наполовину ожидала увидеть в темноте серебристые глаза.

Глава 2

К тому моменту, как я въехала на подъездную дорожку своего детского дома, снегопад закончился — но вот моё настроение точно нет.

Через большие окна я увидела тёплое сияние гирлянд и… кажется, примерно половину города Пайнвуд-Фоллс, запихнутую в нашу гостиную.

Прекрасно. Ничто так не создаёт атмосферу «спокойного рождественского визита домой», как дом, набитый людьми, которые рвутся спросить, почему я всё ещё одна, почему я так много работаю и не поправилась ли я с прошлого года.

Я посидела в машине пару секунд, наблюдая за силуэтами внутри. Мама явно выложилась по полной — даже издалека можно было разглядеть столько украшений, что спокойно можно открыть маленький рождественский магазин. Я почти слышала вопросы, готовые сорваться с уст каждого гостя:

Как там жизнь в большом городе? Познакомилась с кем-нибудь? Когда уже остепенишься и подаришь нам новое поколение Хартвеллов?

Телефон завибрировал — сообщение от мамы:

Где ты? Миссис Паттерсон принесла свой знаменитый глинтвейн!

Миссис Паттерсон… Что-то такое я о ней помнила. Она переехала в Пайнвуд-Фоллс уже после моего отъезда в колледж, но мама иногда упоминала её в наших месячных звонках — что-то вроде «она стала неофициальным координатором алкоголя на всех встречах».

Женщина по моей части.

Я схватила сумку с пассажирского сиденья и протопала по снегу к двери. Я ещё даже не успела дотронуться до ручки, как дверь распахнулась — и на пороге появилась моя мама.

Она выглядела абсолютно так же, как когда мне было шестнадцать: светлые волосы, собранные в небрежный пучок, мазок глазури на щеке от сотен испечённых печений и улыбка, яркая как рождественские гирлянды.

— Сильви! Вот ты где! — Она притянула меня в объятие, пахнущее горячим какао и сахарной пудрой. — Мы уже начинали волноваться. Как дорога?

— Долгая, — ответила я, заходя в тепло дома.

Гостиная была действительно набита людьми, которых я смутно помнила по школе, плюс их супругами и детьми. Все держали в руках дымящиеся кружки и носили на лицах то чрезмерно дружелюбное выражение, которое бывает только на городских посиделках в маленьких городках.

Бабушка Роз сидела на кухне, окружённая стайкой местных пожилых дам, ловивших каждое её слово. Она была полной противоположностью моей матери: белоснежные волосы уложены в идеальный шиньон, ни одного выбившегося локона. Несмотря на возраст, она выглядела острой, как лезвие — в брючных костюмах Dior, куда больше подходящих судебному залу, чем семейной вечеринке.

— Привет, бабушка, — сказала я, пытаясь обнять её. Она даже не прервала свою «депозицию», едва кивнула в мою сторону. Классика.

Я давно перестала бороться за её внимание.

— Ты выглядишь уставшей, солнышко, — заметила мама, снимая с меня пальто. — И похудевшей. Ты там точно нормально ешь? Город тебя не загонял?

— Всё нормально, мам. — Я натянула свою профессиональную улыбку. Ту, которую использовала для сложных клиентов и особенно заносчивых оппонентов. — Просто много работы.

— Верно, ты же там что-то с… компьютерами делаешь? — спросила женщина, которая, кажется, была Сара Флетчер из моего класса по химии. Она держала на руках малыша, методично уничтожавшего рождественское печенье.

— Не с компьютерами, — ответила я. — Я юрист.

Глаза Сары вспыхнули интересом, от которого мне сразу захотелось взять слова обратно.

— О, как по телевизору? Ты занимаешься убийствами и всем таким?

— Трудовое право. Рабочие споры, договоры, переговоры — такое.

Огонёк в её взгляде угас быстрее, чем лампочка в гирлянде из долларового магазина.

— О. Это звучит… практично.

Я уже открыла рот, чтобы объяснить, что да, практично — и оплачивает мою манхэттенскую квартиру и дизайнерские туфли, — когда сзади раздался голос:

— Значит, вы и есть Сильви! Я столько о вас слышала.

Я обернулась и увидела женщину лет семидесяти, с серебристыми волосами, заплетёнными в замысловатую корону, и глазами, сияющими так ярко, что им самое место было бы в сказке. На ней было красное шерстяное платье, явно ручной работы, и в руках большая керамическая кружка с чем-то горячим и ароматным.

— Миссис Паттерсон, — сказала мама, появляясь у меня под локтем. — Это моя дочь. Та самая, про которую я рассказывала.

— Та, что так много работает в большом городе, — добавила миссис Паттерсон — и я почувствовала в её голосе что-то… понимающе-знающее. Она посмотрела на меня так, будто за один взгляд увидела всё: дорогой, но помятый блейзер, дизайнерскую сумку с пятном кофе, тени под глазами, которые даже хороший консилер не мог полностью скрыть.

— Ох, ты выглядишь совершенно измученной, дорогуша, — сказала она, льющимся бабушкиным тоном. (Хотя я, если честно, не слишком представляла, что такое «бабушкина забота» на практике.)

— Боюсь, я уже слишком стара, чтобы разбираться во всех этих современных профессиях, но что бы ты там ни делала в городе — это явно адски тяжело. Я принесла свой особый глинтвейн, — сказала она, протягивая кружку. — Тебе явно нужно что-то, что поможет расслабиться.

Аромат ударил сразу — корица и гвоздика, а под ними что-то тёмное, богатое, согревающее. Именно то, что мне было нужно после сегодняшнего дня.

— Это очень мило с вашей стороны, — сказала я, благодарно принимая кружку. — Честно говоря, я очень хотела попасть на рождественскую ярмарку, но меня задержали в дороге.

Глаза миссис