Леди варвара - Руби Диксон

— Кейт, — бормочу я, повторяя ее имя себе под нос, чтобы сосредоточиться на ней. — Кейт. Кейт. Кейт.

— Правильно, — подбадривает она. — Крови нет. — Ее рука скользит по моим пальцам. — Видишь? Это была всего лишь крошечная капля, и я ее стерла. Ты можешь расслабиться, я обещаю.

Кейт. Я мысленно произношу ее имя, и это помогает тьме отступить. Кейт. Кейт.

— Ты в порядке? — спрашивает она после того, что кажется очень долгим мгновением. — Все еще собираешься вырубиться?

Я повторяю ее имя в уме еще несколько раз, а затем приоткрываю один глаз, осмеливаясь взглянуть на свою руку. Там ничего не видно, кроме синей кожи. Никакой крови. Я испускаю глубокий вздох облегчения, и дурнота проходит.

— Думаю, что я выжил.

— Пережил укол в палец? Мой чемпион. — В ее голосе слышатся сухие, дразнящие нотки, и она гладит меня по щеке. — А если серьезно, то ты справился на удивление хорошо. Теперь нам просто нужно практиковаться в этом ежедневно.

Ежедневно? Это звучит не очень.

— Ты обещаешь сидеть у меня на коленях каждый раз?

Она хихикает.

— Конечно.

От ее высокого, сладкого смеха мне становится хорошо. Это немного ослабляет дрожь, остающуюся в моем теле, и заставляет меня расслабиться.

— Я знаю, что это глупый страх…

— У всех нас есть глупые страхи, — перебивает она. — Я не люблю пауков. Некоторым людям не нравится высота.

— Паре Пашова не нравится высота, — рассеянно отвечаю я. Теперь, когда опасности крови нет, меня гораздо больше интересует тот факт, что ее теплая округлая попка покоится у меня на бедре. О руке, которая коснулась моего лица и теперь лежит у меня на груди. Мне не интересно думать о паре Пашова или ее страхах. Мне интересны прикосновения Кейт и то, как близко она наклоняется ко мне. Я продолжаю держать ее за бедро и провожу большим пальцем по ее покрытиям, жалея, что это не ее кожа.

Ее пристальный взгляд задерживается на моем лице, и она бросает на меня зачарованный взгляд.

— Ты гладишь меня по заднице?

— Возможно. — Когда она не встает и не отталкивает мою руку, я спрашиваю: — Мне остановиться?

Кейт колеблется, а затем качает головой.

— Нет. — Она наклоняется и очень медленно и нежно прижимается своими губами к моим.

Я стону от желания. Она — та, кто инициирует большее. Это то, чего я так долго хотел и ждал. Я целую ее в ответ, мой язык переплетается с ее языком, проникая в горячую глубину ее рта так, как я хочу сделать с ее влагалищем.

— Я бы погладил тебя всю, — говорю я ей между обжигающими поцелуями. — Мои губы, мои руки — ни одна часть твоего тела не останется неисследованной.

Она дрожит, прижимаясь ко мне, и ее руки ложатся мне на плечи. Ее пальцы скользят по моей коже, и она снова прижимается своими губами к моим.

— Тогда, наверное, мне следует поработать над своей застенчивостью, раз уж ты так хорошо справился со своим страхом.

Мне больше ничего не нужно слышать. Я подхватываю свою самку на руки и наполовину тащу, наполовину несу ее к мехам. Моя нога запутывается в одеялах, и в конце концов мы падаем на землю, и мне едва удается не придавить ее своим весом. За ее тихим тревожным вскриком следует смех.

— Я могу идти, ты же знаешь.

— Я слишком хочу прикоснуться к тебе, чтобы ждать таких вещей, — игриво говорю я ей. — И мне нравится, как все закончилось. — Теперь она лежит на земле подо мной, ее длинные конечности раскинуты в мехах.

— Только не сломай вторую ногу, — поддразнивает Кейт, скользя ладонью по моей руке. — Я почти достигла предела своих возможностей по уходу за больными.

— Я бы предпочел, чтобы у меня были две работающие ноги, — успокаиваю я ее. — Потому что мне нужны мои колени, чтобы я мог проводить все свое время, облизывая тебя между бедер.

Она втягивает воздух и сжимает ноги вместе.

— Иногда ты такой чертовски прямолинейный.

— Разве это плохо? — Я наклоняюсь над ней и прикусываю линию ее подбородка. Эти люди такие очаровательно деликатные.

— Просто… мне нужно немного привыкнуть.

— Потому что ты застенчивая? — Я целую ее в скулу. У нее такой чудесный аромат. Ее легкий кивок просто заставляет мое сердце трепетать. — Я рад, что ты изо всех сил стараешься. И… Мне будет очень приятно попробовать тебя. — Я улыбаюсь ей.

— Ну, я надеюсь на это, — парирует она, а затем ярко краснеет.

— Мне продолжать целовать тебя? Или ты хочешь двигаться помедленнее? — Я не знаю, что будет медленнее, чем поцелуи, но я готов изменить то, что я делаю, если это ее беспокоит.

— Я скажу тебе, стоит ли нам остановиться. — Ее рука снова гладит мою грудь, выражение ее лица зачарованное.

Я осознаю, что я почти голый, а она полностью одета, и она не может удержаться, чтобы не прикасаться ко мне снова и снова.

— Ты бы хотел исследовать меня?

— Исследовать тебя? — ее глаза расширяются.

— Да. Ясно, что в моем теле есть отличия от того, что ты ожидаешь. Хочешь прикоснуться ко мне и узнать все сама? — Я откидываюсь на меха и закидываю руки за голову. — Я ничего не буду делать.

Она пристально смотрит на меня. Ее лицо ярко раскраснелось, но она выглядит заинтересованной.

— Я не знаю.

— Где храбрая Кейт, которая так яростно бросает мне вызов? — подначиваю я ее. — Она что, боится члена со шпорой?

— Ты говоришь это только потому, что хочешь, чтобы я прикоснулась к твоим штучкам, — бормочет она, но садится и с вызовом смотрит на меня сверху вниз. — Что, если я решу, что мне не нравится прикасаться к тебе?

— Я буду оплакивать смерть нашего совокупления для удовольствия, — говорю я, ухмыляясь. Ей понравится прикасаться ко мне. Я знаю это.

— Нет, я имею в виду, что, если… что, если я остановлюсь, а ты еще не кончил?

Я хмурюсь.

— Это еще одна человеческая фраза, которую я не понимаю?

— Я не знаю. — Она заламывает руки. — У человеческих парней есть определенные ожидания. Например, если я начну прикасаться к тебе, ты должен кончить. И если я не закончу то, что начала, когда прикоснусь к тебе, тогда проблема во мне.

Я сажусь на шкурах, мне больше не смешно.

— Ты думаешь, я заставил бы тебя дотронуться до моего члена? Что я рассержусь, если ты остановишься?

Она прикусывает губу и выглядит неуверенной.

— Я не говорю, что ты бы это сделал, я просто… хочу внести ясность, понимаешь?

— Тогда позволь мне выразиться предельно ясно. — Я