Черноокая печаль - Зарина Солнцева

— Можно. — меня мягко поцеловали в чело, защекотав кожу мягкой бородкой. — Мужнену жену легко определить по запаху.

— Запах сношения... — густо покраснела я, отпустив веки на миг. Все сюда и поворачиваеться! Аррр, черти!

— И по нему тоже. — не стал отнекиватся Третьяк. — Но есть и другой способ заявить на самку права.

— Это какой такой?

Мое изумление было приправленой надеждой. На любые другие способы я была готова! Третьяк ответил не сразу. Коротко о чем-то поразмыслив, он наконец выдохнул.

— Самец кусает самку, пускает в ее рану свою кровь.

Его пальцы с щеки нежно прошлись по шее, очертив ключицу поверх тесемок плаща. Кажись, я знаю и примерное место укуса.

— Это больно, да?

Обреченный, но на все согласный вздох покинул мои уста.

— Самую малость, черноокая.

Меня притянули к широкой груди и нежно, даже как-то по-родному что ли, погладили по макушке.

— Я очень аккуратно, Наталк. Лишь немного поболит. Зато точно никто не полезет.

Ну раз аккуратно.

— Тогда не тяни, — одним движением я растянула узел на тесемках плаща и перехватила добротную вещь до того, как она рухнула на землю. Аккуратно собрала плащ вдвое на одной руке, а второй оттянула горловину плаща. — Кусай.

— Ты мне позволяешь?

Глаза бера хищно заблестели. Но они же человечицу не едят. Он мне сам говорил.

— Да.

— Перед богами?

Зачем-то уточнил он, и я, слегка бестолково порхая ресницами, слегка замедленно кивнула.

— Скажи.

Меня мягко ухватили за подбородок, заставив глядеть прямо на него.

— Перед...м...богами.

Надавив слегка пальцами на подбородок, меня развернули лицом в сторону, утробно пророкотав:

— Ммм...умница моя.

Укус. Он и вправду был не таким болючим, как я предполагала. Куда сильнее вгоняли в маков цвет мягкие губы бера, что зацеловали рану, и горячий язык, что ее обслюнявил.

Я таяла в его руках. И совершенно этому не противилась.

****

На ночлег мы остались там же, сегодня никуда не спеша. Да и я, если не лукавить перед богами, не так уж сильно и тянулась уже в Белоярск. Глупая мысль не давала мне покоя ни до зари, ни после. Мне хотелось подольше растянуть эту дорогу до дивного города с белыми скалами. И не пугала меня ни жесткая подстилка из веток ели на голой земле, ни походная еда, ни холодная вода в ручье, коей приходилось умываться. Рядом с ним было просто...хорошо и спокойно.

Третьяк только что скрылся в темной густоте лесной чащи. Только ссадил со своих колен, на которых баюкал после укуса. Как маленькую!

Не успела я испугаться отсутствию бера, как из зарослей вышел хмурый и недовольный Мирон. Шлепая босыми ногами по покрытой росой траве, он опустился на лежак напротив меня. При этом светлые очи бера мигом зацепились за мое плечо. На котором еще краснела кожа вокруг следа от острых зубов Третьяка.

Что-то недоброе и осуждающее скользнуло в глазах бера напротив. Что я невольно прикрыла шрам ладонью, невзирая на легкую боль.

— Что-то не так?

— Укусил все-таки.

Досадно и в сердцах фыркнул Мирон, хрустнув веткой, что попала ему под руку.

Недобрый знак, полоснуло по моему сознанию. И я снова спросила:

— Что не так, Мирон?

Непонимание и обида давила на сердце. Все сильнее ощущалось то, что от меня что-то скрывают. Но что именно?

Аплотно сжав челюсти, бер прям бухнул в костер целую охапку сухих веток. Он злился. Сильно. Но на что? Почему то, что мой запах изменился, его так корежит?

Что с ним не так?

Или со мной?

— Да не молчи ты!

Прикрикнула на него с досадой, поднимаясь на ноги. Бер взъерошил русые пряди, что успели отрасти до плеч. И тоже поднялся на ноги. Нас разделял лишь костер между нами и плотное ощущение недосказанности.

Он все не решался. Хмурил брови, желваки играли по щекам, и кусал нижнюю губу. До крови. Сжимал и разжимал кулаки.

Внезапный стон и крик вдали привлек мое внимание. Я дернулась, прислушиваясь.

— Слышишь?

— Ветер шумит.

Брякнул он чуть дерганно.

Стон повторился, и сквозь ветер я услышала вполне себе человеческий крик о помощи. И женский плач.

— Помогите!!!! Добрые л...люди...!!!

— Да нет, это крики. — сориентировалась я и, ловко перепрыгнув лежак, бросилась на зов.

— Наталка, стой!

Рявкнул позади бер, только меня было не остановить одним приказом. Проснулся давний инстинкт, что отложился складной печатью аккурат у сердца. Лишь по одному стону и голосу я наловчилась понимать, насколько худо бедняге.

Как и сейчас, я отчетливо слышала страх и боль в голосе бабы.

Закат еще не утащил за собой все блики солнца, окрасив небо ближе к кромке леса в ярко-розовые и красные блики, а чутка выше тянулось плотное ночное полотно.

Не совсем как днем, но еще было видно вокруг. Чему я и была рада. Отчетливо слыша, как топчет вслед за мной землю бер.

У самого берега реки на гальке лежало тело. Густая кровь хлестала из него, как из подводного ключевого сосуда. Несчастный еще бился в агониях да трепетался, словно рыба, брошенная на сушу. Но все тщетно. Я чуяла приторно-сладкий запах смерти. Душа его ушла.

Возле безобразно изуродованного тела полулежала женщина. Укрытая кровавыми полосами, она то ли стонала, то ли плакала. Мерно раскачиваясь.

Упав перед ней на колени, я тут же прижала ладонь к перемазанному кровью лбу. Она была дернулась, но все свои силы она растеряла на крики и зов о помощи.

— Тихо-тихо... — баюкала я ее своим голосом. — Ну что ты, милая... Успокойся. Все хорошо. Я сейчас помогу.

Сердце медленно, неохотно перестало бешенно биться в груди от моего голоса. Она перестала истерить и абсолютно обессиленно откинула голову назад, смотря в звездное небо устало и без всякого интереса.

— Надо... уходить. Он вернется.

— Кто он?

Непонимающе шепнула я.

— Проклятый демон. Проклятый... — ее уста были едва способны хоть что-то молвить. А очи то и дело искали разорванное тело.

Я принялась за дело, где-то краем глаза заметив мельтишающего за плечом Мирона. Вскоре к нам прибежали другие люди. Видать, местные. Из селения у извилистого бережочка реки.

— С юга же напал, паскуда, пару раз...

— Мы вашему вождю вестника послали... Всё рассказали.

— Сказал, поможет... Да куда уж... Считай, 12 уволок в свою берлогу, скотина такая.

Народ испуганно