Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

— Хейвен?

— Да.

— Ты злишься на меня?

— Да.

Я колеблюсь.

— Можно я всё равно лягу рядом?

Секунды, что она тратит на ответ, становятся самой изнурительной паузой в моей жизни.

— Да.

Я ложусь поверх второго спальника, не забираясь внутрь, как сделала она. Хейвен отворачивается, а я зависаю с приподнятой рукой, не зная, прижать ли её к себе. Может, ей это будет неприятно.

— Хайдес, — её голос звучит тонко, будто она снова плакала, — можешь обнять меня и сказать, что, может быть, когда-нибудь всё станет лучше? Что однажды всё наладится?

Повторять не нужно. Я рывком обнимаю её, прижимая её спину к своему животу. Вдыхаю её запах, позволяя своему переплестись с ним, утыкаюсь лицом в её волосы и делаю больше, чем она мне позволила.

— Прости, — шепчу.

— Прощение — штука долгая, — влезает Арес, хоть и держится чуть поодаль. — Верно, Коэн?

— Заткнись, к чертям, — рычу я.

Арес закатывает глаза.

— Да я просто беседу поддерживаю. Скучно же тут.

— Тогда свали, — огрызаюсь. — Никто тебя не держит.

Моё раздражение растёт с каждой минутой.

— А может, сыграем во что-нибудь? — предлагает Арес.

— Нет, — отвечаем мы с Хейвен одновременно.

— Фильм посмотрим на телефоне?

— Нет. — опять в унисон.

Он замолкает на миг.

— Тогда, может, потрахаемся, Коэн? — снова выстреливает.

Рука Хейвен сжимает мой бицепс, удерживая меня — словно всей своей небольшой силой пытаясь не дать мне вскочить и раскроить ему рожу.

Арес хохочет и поднимается. Отряхивает ладони о штаны.

— Ладно, прогуляюсь. Потом вернусь. — Бросает на нас взгляд, будто случайный, и отходит прочь.

Только когда он уходит достаточно далеко, я позволяю себе расслабиться. И Хейвен в моих руках тоже чуть-чуть оттаивает. Я аккуратно снимаю с неё резинку, что держит растрёпанный хвост. Улыбаюсь, заметив, что это всё ещё та самая резинка, которую я подарил ей на крыше Йеля несколько месяцев назад.

— Ты ведь согласилась на сделку Кроноса, до того, как оказалась здесь, — слова срываются сами. Я собирался держать это при себе.

Она напрягается. — Да.

— А стать одной из нас значит, что мы больше не можем быть вместе, — добавляю тихо. Хоть бы она сделала вид, что не знает.

— Я знаю.

— Ты бы и правда отказалась от меня, Хейвен? — спрашиваю медленно. Чем дольше тяну вопрос, тем позже наступит миг, когда моё сердце в очередной раз разлетится на куски.

Она переворачивается на спину. Её прекрасные глаза пронзают меня насквозь, заставляют грудь подниматься, а желудок сжиматься в тугой узел.

— Это моя семья.

Мне нечего возразить. Она права. И я сделал бы то же самое ради своих братьев и сестёр. Но я не в её ситуации — мне не приходится выбирать.

— Я не хочу отказываться от тебя, Хейвен. — С трудом сглатываю ком в горле. — Я не могу отказаться от тебя, — шепчу. — Я не собираюсь отказываться от тебя. Se agapó.

По щеке, с левой стороны, скатывается слеза, ещё прежде, чем я успеваю заметить, что глаза увлажнились. Она доходит до подбородка и падает на лицо Хейвен. Капля попадает ей на верхнюю губу. Застывает там на секунду, а потом её язык выскальзывает между губ и слизывает соль.

Я не могу оторвать взгляд от её рта. Желание поцеловать её, коснуться, забыть всё и утащить её в свою постель накрывает с головой. Но в её глазах — только тревога за Ньюта. Для меня там нет места. И я никогда не осужу её за это. Похоже, она тоже это понимает, потому что наши тела чуть расходятся, и она снова поворачивается к выходу.

— Что за игра в лабиринте, Хайдес?

Я вздрагиваю. Надеялся, что она не спросит.

— Могу рассказать то, что помню, но это будет сумбурно и обрывочно.

— Так и думала, — бормочет разочарованно.

— Прости, — повторяю во второй раз. — Я тебя люблю.

— Ты уже говорил.

— Знаю. И продолжаю говорить, потому что ты всё ещё не ответила, — признаюсь.

В ответ — лишь молчание. И я принимаю его. Пусть Хейвен возьмёт паузу. Пусть сосредоточится только на Ньюте. Моё дело — быть рядом, подхватить, когда она сорвётся.

Я устраиваюсь поудобнее и жду. Вспышки молний прорезают серое небо, но дождя, к счастью, нет. Ветер шевелит ветви и шуршит в траве вокруг нас. Я зажмуриваюсь до боли — чтобы отвлечься от собственных мыслей. Чтобы физический дискомфорт заглушил боль в голове. Чтобы не вытягивать на свет воспоминания о том дне в лабиринте.

Не хочу помнить. Не хочу снова это пережить.

Шрам пульсирует — от виска до кончика левой стопы. Будто я снова тот мальчишка по имени Малакай, вылезающий из лабиринта наполовину мёртвым.

Я замечаю, что рука дрожит, только когда чувствую прикосновение. Её пальцы находят мои, переплетаются с ними. Хейвен мягко сжимает ладонь, не глядя на меня, подтягивает мою руку к себе и прижимает к груди. К сердцу. К своим губам. Ласково касается тыльной стороны кисти поцелуем и удерживает её там, у себя.

— Вот это и есть любовь, — шепчет сонным голосом. — Запомни, Хайдес. Любовь не причиняет боли.

Я хочу возразить, оправдаться, сказать, что в этом ничего не понимаю. Но вдруг осознаю: она вовсе не осуждает меня. Она учит меня тому, о чём я всегда твердил, что не имею ни малейшего понятия. Любви. Тому, как любить.

Её дыхание становится ровнее, тяжелее — она засыпает. И я благодарю любого бога, если он есть, что усыпил её. Ей нужен отдых. А мне — видеть, как она спит.

Запомни, Хайдес. Любовь не причиняет боли.

Я повторяю это как мантру. Как стихотворение, которое учишь наизусть, чтобы продекламировать на уроке и получить пятёрку.

Не знаю, сколько проходит времени, но Арес возвращается. Шлёпает ногами, демонстративно зевает. У Хейвен глубокий сон, поэтому я позволяю себе говорить в обычном тоне.

— Тебе бы в комнату, — говорю я.

Арес замирает на полпути.

— А я ведь хотел составить тебе компанию, кузен. Обидно.

— Да мне насрать, — шиплю.

Он подходит ближе и садится почти вплотную к нам с Хейвен, так что я различаю черты его лица.

— Хотел остаться один, чтобы выложить пост в Tumbler? — выуживает, и хуже всего то, что он серьёзен.

Я сжимаю зубы и молчу. Сажусь, осторожно, чтобы не потревожить сон Хейвен.

Арес глядит на ворота лабиринта.

— Ты ведь был там внутри, да?

— Я и все мои братья и