Эпоха королей - Нира Страусс

То, что я только что увидела… Мне знакомы эти эмоции. Я всей душой сопереживала мальчику; меня не отпускало чувство, будто колени всё ещё мокрые, и к горлу подкатывала тошнота от приторного запаха крови.

Когда мы дошли до комнаты, Мэддокс попросил меня отпустить его. Я услышала, как он ходит туда-сюда, а потом как будто достаёт что-то из сумки. Несколько минут спустя он вернулся ко мне и снова взялся за край моего плаща, чтобы повести меня. Я не знала, как себя чувствовать: возмущаться тем, что он так со мной обращается, быть благодарной за то, что он уважает мои желания, даже не высказанные вслух, или злиться на себя за то, что я вот такая-сякая.

— Я разложил одеяла прямо у твоих ног.

Я села на них, радуясь, что мне не придётся ложиться на холодный каменный пол. Я уже достаточно замёрзла, а внутри дольмена было всё равно что снаружи. Каменные стены не только не удерживали тепло, но и было здесь что-то… Не злое, не негативное, просто что-то, что бродило по этому месту и не позволяло появиться теплу. Что-то, что заставляло темноту носиться из угла в угол, как собаку, гоняющуюся за лисой.

— Ты не собираешься разжечь огонь? — Я была уверена, что это будет первое, что он сделает. — Как тогда, когда мы вошли в кнок.

Он ответил не сразу, спустя несколько секунд.

— Лучше не стоит. Дым или запах могут привлечь нежелательных гостей. Они не смогут войти, но я предпочитаю не слушать всю ночь их крики и визги.

Я начала растирать озябшие колени и бёдра. Я запрещала себе задавать вопросы; ведь это не моё дело, и я не хочу, чтобы он думал, будто меня волнует его самочувствие.

Но чёртов стон дракона из моих снов снова прозвучал у меня в голове. Это был всего лишь сон — таким причудливым образом мой разум пытался справиться с беспорядочными мыслями о драконе. И всё же…

— Чары скрывают не только твои крылья, не так ли?

Что-то тяжёлое упало на пол; возможно, одна из сумок.

— Честно, да. Но крылья дракона — это эпицентр нашей силы. Без них… У меня лишь немного более развитые чувства, чем у обычного человека, такие как ночное зрение или обострённый слух.

Он сказал это с такой идеальной, столь точно подобранной ноткой безразличия, что стало очевидно: это полное враньё. Или, возможно, это очевидно только для меня, королевы лжи.

— Тебе, наверное, больно.

По звукам я поняла, что он устраивается неподалёку; его огромное тело двигалось достаточно близко. Похоже, он положил свои одеяла рядом с моими.

— Это… — Он замолчал, вероятно, подыскивая правильные слова. — Чёрт, не буду лгать. Это постоянная мука. Если повезёт, через несколько дней я снова забуду, каково это — иметь их и не пытаться ими двигать.

Моё сердце сжалось от его слов. «Он даже летать не может».

«Прости» крутилось на языке. Но почему я должна извиняться? Я была не виновата в том, что произошло в лесу. Будь моя воля, его чары никогда бы не разрушились, и ему не пришлось бы проходить через это. Вот только я не могла это предотвратить.

Но и он тоже не виноват.

Мы поужинали масляными булочками и молоком, которое благодаря бурдюкам всё ещё было тёплым. За одно только это Хоп заслуживал целый набор посуды. Я легла на одеяла, укрывшись плащом до самого носа, и свернулась клубочком, насколько это было возможно. Я почувствовала укол грусти; даже в самые худшие моменты со мной всегда была рядом Каэли. Мы могли прижаться друг к другу и делиться теплом, и никакая ситуация уже не казалась такой ужасной.

Я была старшей сестрой, и, возможно, Каэли никогда не поймёт, до какой степени она, даже будучи всего лишь младенцем, а потом ребёнком, спасала мне жизнь.

Я для себя решила, что непременно скажу ей это, когда мы снова встретимся.

Мэддокс, которому, скорее всего, было прекрасно видно, в какой позе я лежу, вздохнул.

— Наутро ты превратишься в кусок льда.

— Это не первый раз, когда я сплю на улице зимой. Выживу.

— И я должен всю ночь слушать, как стучат твои зубы? Нет уж, спасибо. — Вдруг я почувствовала, как мои одеяла резко приподнялись. — Не двигайся.

— Что..?

Пару секунд спустя огромная спина прижалась к моей. Даже сквозь несколько слоёв одежды жар его тела согревал меня. Меня охватила дрожь, хотя, конечно, я сказала себе, что это от контрастных температур.

— Поверь мне, единственная, кто тут выигрывает, — это ты, — спокойно пробормотал он.

Я должна отодвинуться.

Я должна.

Но я осталась на месте и закрыла глаза. Время от времени слышались крики и шум крыльев слуагов, пролетавших над дольменом. У них плохое зрение, они ориентируются благодаря острому обонянию, способному учуять каплю крови за километры. Но даже если бы они нас обнаружили, Мэддокс правильно заметил: к этим священным камням они бы не рискнули приближаться.

Эти твари созданы из искажённого оива. Что с ними станет, если они подлетят слишком близко к древней магии, связанной с богиней?

Я попыталась отвлечься, подумать о лесе Борестель и о том, как он выглядел раньше, но знала, что мне будет трудно уснуть в таких условиях. Я чувствовала дыхание дракона; его спина чуть-чуть давила на мою при каждом вдохе. Я никогда не ночевала ни с кем, кроме матери и сестры, но это не значит, что у меня никогда не было близости с парнем. Когда мы обосновались в Гальснане, мне уже было четырнадцать, и во мне начали пробуждаться всякие разные чувства. Чувства, которых я никогда не просила и которые сначала мне не хотелось контролировать.

Прежде у меня был крайне скудный опыт общения как с противоположным полом, так и с собственным. Я не ходила на балы, ни с кем не дружила, даже не посещала школу. Моим первым и последним другом был старик Ффодор, и всё закончилось так, как закончилось. Осознание того, кем я являюсь на самом деле, и опасность, связанная с общением с другими, были записаны на подкорку. Я не могла держаться за ручку с кем-то, как делали другие девочки, потому что тем самым получала доступ к личным воспоминаниям, порой доводившим меня до слёз. Я не могла влюбиться, выйти замуж и даже иметь детей, ведь для всех было бы лучше, если бы то, что у меня в крови, никогда бы не передалось