Три звездочки для принцессы - Сумеречная грёза

Неизвестно, как среди керимов затесалось такое прекрасное создание, как Айлин. Видимо, во всемирной матрице произошёл какой-то сбой, и среди высоких гор и снегов родился нежный комочек солнечных лучей и счастья, смотревший на мир через призму наивной любви.

Так получилось, что Айлин доверила мне эту любовь и самое дорогое, что есть у неё на свете, — своё искреннее сердце. Мог ли я обмануть её доверие? Вопрос, конечно, риторический. Нет, не мог. И не собирался.

У этой девушки получилось то, что не получилось до сих пор ни у кого — заставить меня чувствовать. Сильно, отчаянно, жгуче. Я скучал и не спал ночами, мысли в моей голове роились, когда по обыкновению своему я ни о чём не думал, или спал с такой безмятежностью, что не проснулся бы, даже если рядом взорвалась бы атомная бомба. Таковы были генсолдаты — стабильные. Вот только Айлин кинула меня в пучину чувств одним своим взглядом, лишив меня всякой стабильности. Она заставляла меня изнывать от ревности, от беспокойства, от воспоминаний, от любви. Она — моя атомная война.

Как только мы сошли с трапа, повторилась до боли знакомая мне картина: люди в форме, неизвестная мне доселе (скорее всего какая-то баллуанская), провели меня до частного транспортника и усадили внутрь под молчаливые взгляды прибывших пассажиров. Но в отличие от заключения на Земле, мне хотя бы не надели наручники и не вели, как самого опасного преступника. И на том спасибо.

Весь путь до резиденции Индилов я провёл практически слепым. Вернее, окна были наглухо тонированы, и я не мог полюбоваться на красоты этой «гостеприимной», с огромными кавычками, планеты. Не велика потеря — глазеть на этот сплошной холодный кусок камня я вообще не собирался. Мне нужно было запомнить дорогу до космодрома, отправные точки для бегства. Не исключал, что и такой исход придётся применить — я не настолько наивный, чтобы поверить в скорую свадьбу и «все жили долго и счастливо».

Кишками чуял, что где-то кроется подвох. Да такой, что ростом он будет с целую гору Килиманджаро. Или какая тут, на Баллу, самая высокая гора?

— Прошу, господин Белевский, вы на месте, — передо мной открылась дверь транспортника, и я увидел чопорного камергерa в чёрном фраке и белых перчатках.

Первой белой перчаткой он держался за ручку, второй указывал куда-то вдаль. О как. Надеюсь, послал он меня не слишком далеко, а то с такой обходительностью потом, бывает, сдирают шкуру.

Моя чуйка опасности подскочила примерно на десять пунктов и была уже где-то семьдесят из ста.

Под подошвами зашуршала галька — я вышел на хорошо оформленную дорожку, ведущую к главному входу особняка. Дневной свет ослепил глаза, и я сощурился, отвыкая от тусклого света транспортника.

Снаружи, на удивление, оказалось лето. А я-то думал буду щеголять в футболке посреди зимы.

Загородный дом, говорите? Да это целый чёртов дворец, не иначе. Трёхэтажный особняк был выполнен из серого камня с высокими арочными окнами на каждом этаже — от стены до стены. Также имелось несколько башенок с покатыми крышами, большая лиственная шапка, растущая наискось с самого первого этажа и до последнего, мраморный центральный вход с коваными вратами, фонтан во дворе и, насколько я подозревал, большой сад за самой резиденцией. Все при нем. Верхушки пышных деревьев, аккуратно подстриженных прислугой, были видны даже отсюда. Да, эта резиденция имела все признаки шикарного дворца.

Интересно, они все здесь подстерегают и укорачивают? Не укоротили бы и мне кое-что, исключительно ради соблюдения традиции. Поймал себя на мысли, что мне абсолютно плевать — пусть укорачивает. Дать в морду я могу и без рук, лоб у меня даже крепче, чем кулак.

Я пошёл вслед за молчаливым камергером, который сказал свои единственные слова, поприветствовав меня. Больше встретить меня никто не удосужился. Интересно, Айлин здесь? В каком из этих окон бьётся о стекло моя милая птичка?

Очень переживал за свою малышку, но чтобы вызволить её из заточения, нужно было немного потерпеть. Я был совершенно уверен, что в очень скором времени встречу главного зачинщика всей той ерунды — августейшего министра внутренних дел Индила, по совместительству отца Айлин. Чёрт бы его побрал.

Меня завели в особняк, провели по широкому коридору, устланному узорчатым ковром. Сквозь высокие арочные окна бил дневной свет, рисуя на полу тени из паутины — на окнах стояли стальные кованые решётки. Тонкие, словно колоски пшеницы, но факт оставался фактом — это место было сущей тюрьмой, а мы с Айлин здесь заключённые.

Мне почему-то казалось, что она где-то здесь. Плачет и тоскует без меня, а наш ребёнок нуждается в моей любви. Не больше, не меньше — именно любви отца. Олег просветил меня по кое-какой части физиологии керимов, и я нехило так испугался. Если Айлин потеряет ребёнка, я себе этого не прощу.

— Прошу, пройдите сюда, — камергер снова ожил, проводя меня в просторное воздушное помещение с длинными колоннами. Место походило на кабинет, чёртовски большой кабинет — с массивным столом посередине из красного дерева, с длинными шкафами с книгами и здоровенным проектором у дальней стены. Ага. И среди всего этого они умудрились втиснуть ещё и колонны.

Меня посетило чувство, что в этом доме собрались люди, очень любящие помпезность, даже если это идёт вразрез с практичностью. Если честно, крайне тревожный звоночек. Что-что, а правильно делать выводы — мой главный конёк, и я, не будь дураком, прекрасно понимал, что такие люди сделают всё для своей репутации. Даже если придётся укоротить что-то одному очень упрямому генсолдату.

— Я вижу, вы уже освоились, — прозвучал позади голос спокойный, томный, будто кто-то вонзил когти мне в спину.

И я сразу понял — папаша. Обернулся. Передо мной предстал невысокий мужичок лет так пятидесяти, плешивенький — куда же без этого, но в дорогом костюме, с баллуанскими примочками и идеально начищенных туфлях из какой-то диковинной кожи. Надеюсь, это хотя бы было животное, а не человек. Мужчина держал в руках бокал вина, камергер за его спиной держал какой-то листок бумаги. Не к добру это. Впрочем, всё с самого начала к этому шло.

— Позвольте представиться, — плешивый поднял бокал вина, будто решил выпить глоток за моё здоровье. Я решил, что скорее всего — за упокой, настолько хищно он