Держаться за звезды - Анна Есина

  Единственной ложкой дёгтя в бочке мёда стала мама Лёни, дражайшая Римма Борисовна Шигильдеева. Жестокосердная, прямолинейная, властная, несдержанная на язык, она принадлежала к тому типу женщин, что привыкли добиваться своего любыми средствами. Она ставила перед собой цель и локомотивом неслась напролом, сметая все препятствия на своём пути. Яна не понравилась ей с первого взгляда. Встретив её на пороге своего дома, того самого, который в будущем превратился в "лечебницу для таких выродков, как ты", Римма Борисовна скривила губы и за весь вечер не сказала невесте сына ни слова, а на прощание прошипела вслед удаляющейся парочке: "Чтоб ты сдохла, шельма!". Милейшая дама.

  ***

  Новый день начался с привычного скрипа дверных петель. Яна вскинула растрепанную голову, увидела свекровь с электрошокером в одной руке и железной миской - в другой, и моментально присмирела. Она знала, что если разозлит тюремщицу, голодать придется неделю, а то и две, чего она не могла себе позволить.

  В прошлую их ссору, когда бедняжка вышла из себя и наговорила этой чокнутой бабище много нелестного, Яна просидела без еды несколько дней (конкретную цифру она не решилась бы назвать, то время отложилось в памяти неясными образами обрывков эмоций). Именно тогда она утратила всякий контроль над собой и теми способностями, которые силилась обуздать. Магия - хоть девушке и не нравилось это определение, не хотелось думать о себе, как о ведьме - вырвалась на свободу. С потолка чарующе крупными хлопьями повалил снег, устилая пол комнаты белоснежным покрывалом. Затем пошел дождь, неожиданно теплый и по-летнему бодрящий. Ему на смену явился промозглый ветер, агрессивный и злобный, как и всё, что за последнее время произошло с Яной. Но самым страшным испытанием стали огненные шары размером с футбольный мяч, которые из ниоткуда возникали в воздухе, набирались пыла и лопались, разнося по спаленке снопы жарких искр. Падая, они попадали на стены, зажигая рассохшиеся обои, ложились на кровать - то единственное, что составляло убранство каморки, - и с аппетитом пожирали всё, до чего могли добраться. А когда совсем ничего не осталось, с остервенением набросились на входную дверь.

  Римма Борисовна с пыхтением наклонилась, поставила миску на пол и ногой в омерзительном розовом шлепанце подтолкнула её к постели узницы.

  − Бон апети! - с издёвкой выговорила она, растягивая змеиный рот в некоем подобии гнусной улыбки.

  И без промедления вышла, что удивило Яну. Это же было любимым развлечением: пролаять парочку гадостей, унизить девушку, поддеть её обидным словом, а то и вовсе отвести душу и как следует огреть по затылку пудовым кулачищем. Выходит, нашлись дела поважнее. Яна попыталась вспомнить, когда в последний раз посещала ванную и поняла, что это было очень давно. Неужели сегодня ей позволят покинуть комнату?

  В миске лежал её завтрак: горсть зёрен бурого риса, залитая стаканом воды, и два плесневелых сухаря черного хлеба, уже пропитавшиеся влагой. Яна осторожно, боясь уронить хоть крошку, взяла один и откусила кусочек. Приходилось постоянно напоминать себе о необходимости жевать. Голод был зверским. Своей оскаленной пастью он беспощадно вгрызался в нутро, заставляя желудок изнывать от невыносимой боли. И он ничуть не присмирел, когда закончились сухари и настал черед зёрен. Выудив со дна тарелки драгоценные крупицы, девушка сложила ладони лодочкой и мысленно наполнила их водой. Получилось с первого раза, что неизменно радовало. Теперь она действительного могла контролировать некоторые из своих талантов. Вызвать язычки пламени оказалось ещё проще, концентрации не помешал даже бунтующий желудок. Минуту спустя пригоршня воды в её руках закипела, зёрна риса устремились вверх, поднимаемые пузырьками воздуха, затем стали набухать. Яна съела и их, не дожидаясь полной готовности. И напоследок выпила всю воду из миски, которую шутки ради называла бульоном.

  Мучительные спазмы в животе прекратились, хоть и ненадолго. Яна вернула тарелку на её место у порога и на ватных ногах дошла до постели, присела на самый край, не без усилий над собой, но всё же выпрямила спину и обратилась в каменную статую. В этой чудовищно неудобной позе ей полагалось ждать возвращения хозяйки дома. И только посмей шелохнуться или поднять взгляд! Расплата за одно неверное движение будет суровой.

  Надсмотрщица вернулась, когда каждый мускул в ослабевшем теле Яны заныл от напряжения.

   − Надень! Живо! - она всегда разговаривала в визгливой манере.

  На колени упала пара прорезиненных перчаток из огнеупорной материи. Подавляя горькую усмешку, девушка подчинилась.

  − Встала! Ну же! Шевелись, убогая! - командовала женщина, яростно тыча в пленницу набалдашником длинной деревянной трости по принципу "куда смогу дотянуться".

  Яна выполняла всё, что требовалось. Молча, безэмоционально, покорно. Силы, которые понадобились бы ей для сопротивления, покинули её ещё в первый год заточения в этом жутком доме. Вот тогда она действительно боролась за себя, предпринимала попытки сбежать, строила планы мести. Тогда она ещё ощущала себя живой, целостной, она была личностью. А теперь она ничто, пустое место, вместилище для чего-то таинственного, необъяснимого. Бесноватая.

  Утренний туалет не занимал много времени, умыться, неловко орудуя руками в неподходящих по размеру перчатках, и справить естественную нужду, что было не таким уж простым занятием, когда в столь интимный процесс вмешивалось присутствие посторонних. На первых порах девушка часто плакала от унижения (не на виду у Риммы Борисовны, конечно; она бы не доставила старой хрычовке такого удовольствия), но, как это ни печально звучит, привыкаешь ко всему. Вот и Яна привыкла. За последние месяцы привыкание, смирение и покорность стали лучшей альтернативой деятельности. Много проще было терпеть и послушно выполнять, нежели прилагать усилия к тому, чтобы что-то исправить. Яна ненавидела себя за это, да, но где-то в глубине души. На поверхности не находилось места эмоциям. Любое проявление чувств развязывало руки её способностям, выпячивало их. А ведь именно благодаря им, этим бесполезным, но впечатляющим талантам, она очутилась здесь, взаперти, в изоляции от окружающего мира. Вдали от мужа и... НЕТ! Яна раз и навсегда позабыла об этой блажи - эмоции! Никаких эмоций, чувств и переживаний. Если она хочет выбраться, у неё есть два пути: либо подавить в себе магию; либо научиться её скрывать. И второе предпочтительнее, поскольку это выполнимо. На примере трюкачеств с дождём, снегом и ветром она выяснила, что способна контролировать их, держать в узде.