Запечатлённые - Велл Матрикс

— Все-таки жаль, что тебе не удалось захватить эту девку, — после секса Оливию потянуло на разговор. — Такой был бы шикарный повод бросить этого придурка. Как же он меня достал!

— Да, будь у нас его ребенок, тебе бы не пришлось выходить за него, — Мартин лениво потянулся. — Знал бы, не цеплялся к этой дуре в детстве. Но Тео, к сожалению, позаботился о ее безопасности. И закрыл от меня Дверь к ней. Теперь не достать.

— Скорее бы это все закончилось. Ты ведь не заставишь меня страдать в браке с ним долго? — Оливия прижалась к Мартину.

— Потерпи несколько месяцев. Тебе ведь даже спать с ним не нужно.

— Да… но это так забавно, смотреть, как его корежит от боли, когда я к нему прикасаюсь, — Оливия хищно усмехнулась.

— А ты заставь его удовлетворить тебя. Получишь двойное удовольствие.

Теодор не стал слушать дальше и вынырнул из воспоминаний Оливии. Никогда прежде он не чувствовал себя таким униженным.

И снова спросил:

— Кого из своих якобы обидчиков ты подставила без вины?

Череда воспоминаний потоком пронеслась перед его глазами. Все… все, кого он безжалостно наказывал, защищая Оливию — были невиновны.

И Кассандра среди них.

В ярости он отшвырнул от себя девушку, рыдающую в голос, дрожащую, держащуюся за виски. Ей сейчас было очень плохо, но Тео не чувствовал жалости. Его сжигала ярость, питаемая болью от такого предательства. Оливия смешала с грязью лучшие его чувства, она смеялась над его любовью и ненавидела так же, как все остальные. Он поверил ей… верил в ее искренность, ее исключительность. Был готов на все ради нее. А она желала его смерти. Дрянь, подлая, двуличная…

Тео желал растерзать ее, но подпустил слишком близко, чтобы сделать это. И поэтому велел голосом, больше похожим на звериный рык:

— Убирайся прочь из моего дома. Чтобы я тебя больше не видел.

Он не стал смотреть, как она выполняет его приказ. Теодора трясло, ярость затмевала разум, боль рвала на части тело, и все, чего он жаждал сейчас — немного покоя, чтобы привести разум и тело в норму.

Тео и сам не понял, почему пришел сюда — в лесной домик, где ему точно не будут рады. Но уйти ему не хватило сил.

Неслышно он вошел в дом и замер на пороге.

Кассандра, в красивом платье, с распущенными, еще влажными волосами, накрывала на стол, подпевая музыке. И она буквально светилась от счастья.

С мрачным отчаянием Тео подумал, что ему лучше уйти, пока она его не заметила, чтобы не стереть это счастье с ее лица, удивительно привлекательного в этот момент. Но вместо этого подал голос.

Кассандра вздрогнула от неожиданности — но только удивилась. Его появление не напугало ее и не расстроило. И она поспешила поделиться радостью.

У них будет ребенок. Это ведь не новость, лишь подтверждение. И разве у нее есть повод для радости?

Кассандра обняла его, и от сердца отступила боль. Ярость и гнев, переполнявшие его, утихали, оставляя его опустошенным. Но эту пустоту заполняла неожиданная забота его запечатленной.

Он слушал ее ответы и поверить не мог, что был готов лишить своего ребенка любящей матери, ничего не давая взамен. Лишь потому, что любил другую? Планировал поступить, как его собственный отец. Обрекал сына на повторение собственной судьбы — никому не нужного, всеми ненавидимого, не способного отличить искренние чувства от притворства. Ради чего? Чтобы не зависеть от узора? Какое же жалкое оправдание для слепца, вручившего власть над собой первой встречной, убедительно сыгравшей любовь.

Когда Кассандра взялась кормить его, Тео хотел сказать ей, что сделает все возможное, чтобы у нее была возможность кормить своего ребенка.

Но она не позволила, и Тео смирился. Ему была удивительно приятна такая забота. Что-то особенное есть в том, чтобы позволить это девушке.

Боль в руке уменьшалась, сведенные судорогой мышцы расслаблялись, возвращая Тео контроль над телом. Так странно. Он столько зла причинил этой девушке, но она оказалась той, кто утешила и успокоила его в самый сложный момент его жизни.

И его разрушенное предательством сердце словно собиралось заново рядом с ней. Ему было уютно здесь, в этом домике, затерянном в глуши. Тяжесть предательства забывалась, и Тео не видел больше ни одной причины сопротивляться своему желанию.

Встав из-за стола, он подошел к девушке, к которой его влекло неудержимо, и поцеловал. Впервые не использовав зелье. Зная, что больше ничего не забудет.

Теодора словно омыло теплой волной, избавившей его от остатков боли и вернувшей ему власть над собой. Такие желанные, губы Кассандры оказались куда слаще, чем ему представлялось. Все ушло, забылось, сделалось неважным; предательство, гнев, отчаяние… даже то, что он вот только что был в постели с другой.

Осталась только она. Та, которую он так долго жаждал.

Тео целовал ее, жадно и нежно, раздевал ее, изучал губами и пальцами, наслаждаясь каждым мгновением, а она…

Кассандра едва слышно стонала, цеплялась за него, тянулась к нему — и не сопротивлялась. Так было и раньше? Приходилось ли ему ломать ее сопротивление? Или каждый раз она была такой — отвечала ему с той же страстью, какую испытывал он сам? Бесценный дар, незаслуженная им награда… Но здесь и сейчас у них не было прошлого. Только они, только переплетение тел, созданных друг для друга, только всепоглощающее желание слиться воедино, стать одним целым и познать высшую форму наслаждения, недоступную никому, кроме запечатленных.

Это было больше, чем секс. Тео никогда и ни с кем не испытывал подобного. И каким же глупцом он был, лишая себя и ее такого удовольствия. Его ребенок был зачат в дурмане забвения, когда мог стать результатом волшебства, что происходит между запечатленными, признавшими друг друга. И, когда безумие закончилось, а желание было удовлетворено, как никогда прежде, Тео жалел лишь о том, что не сдался раньше.

Но больше Кассандре никто не причинит боли, включая его самого. Тео был готов защищать ее от всего мира. Даже если она решит отомстить ему за все — он не избавится от своей запечатленной. Любое ее наказание он примет с достоинством, и сделает все, чтобы Кассандра простила его.

Откинувшись на подушки, Тео поднял правую руку, любуясь узором. Теперь он обвивал не только запястье, но и часть предплечья, куда более гармоничный, чем прежде. Он не менялся так долго, подчиняясь сопротивлению хозяина. Но стоило лишь один раз дать слабину, и узор взял