Княжна Екатерина Распутина - Ольга Токарева

— Катерина, — Хромус произнес мое имя, и невольная улыбка тронула мои губы. — Я поражен. Не ожидал, что твои руки окажутся настолько умелыми. Ты каким-то непостижимым образом смогла влить целительную энергию в камень.

— Знаешь… Я тоже об этом думала. Но как ты это выяснил? — мгновенно посерьезнев, спросила я.

— Тут целая история, — плюхнувшись на кровать, Хромус почесал затылок и виновато посмотрел на меня. — Чтобы убедиться в своей догадке, я решил навестить больницу в Вологде. Понимаешь, в облике зверька это было бы проблематично, поэтому пришлось принять облик сорокалетней дамы из дворянского сословия. Представь: платье в пол, туфельки, сумочка, перчатки и шляпка с вуалью, скрывающей лицо. Я явился к главврачу и представился леди Кисс. Заявил, что магическим даром не обладаю, но, дескать, увлечен экспериментами с О.

— Он хоть понял, о чем ты толкуешь?

— Не перебивай! Не дурак я! Сказал, с магическими камнями, добытыми у монстров, — недовольно буркнул он и продолжил: — Так… На чем я остановился? — Он вновь почесал голову и посмотрел на меня, в его глазах вспыхнул озорной огонек, словно он снова стоял в кабинете главврача. — Ах да… Я извлёк из сумочки твой камешек и, покрутив им перед самым носом врача, спросил: «Есть ли у вас в больнице кто-то, находящийся при смерти?»

— «Есть, и немало», — задумчиво ответил он, а затем поспешно добавил: — «В одной из детских палат лежит мальчик десяти лет, умирающий от рака. Дни его сочтены. Единственный ребёнок у матери. Она продала дом, чтобы вылечить сына, но наше лечение не принесло результатов».

— «Почему вы выбрали именно этого больного?» — поинтересовался я.

— Меня поразила сила воли этих двоих. Они словно за соломинку держатся друг за друга. Когда мать после работы приходит к Антону, он улыбается, несмотря на сильнейшие боли. Мальчик берет ее распухшие от воды руки (женщина работает прачкой) и обещает, что, когда выздоровеет и вырастет, он позаботится о ней, и она больше не будет работать.

Рассказ главврача поразил меня, и вскоре мы стояли у палаты. Зрелище предстало тягостное. Мать, словно предчувствуя неизбежное, полулежала на кровати, обнимая сына и уже не в силах сдерживать рыдания. Не причитала, лишь тихо, надрывно всхлипывала. Кабы умел я плакать, то разделил бы её горе.

Подойдя к кровати, я коснулся её плеча, прося отойти от мальчика. И тогда началось… Самое невероятное. Не зная, куда лучше приложить О, я выбрал область солнечного сплетения. Минут пять прошло с тех пор, как я приложил кристалл, и меня уже почти оставила надежда, но внезапно произошло нечто странное.

О самопроизвольно приподнялся над телом, и из камня вырвались пульсирующие голубые жгуты, подобные небесным молниям. Они вонзились в тело ребёнка, чьё безмолвное «а-а-а» застыло в открытом рту. Со стороны казалось, будто парящий осьминог раскинул свои многочисленные щупальца. Как происходило лечение, я постичь не мог, лишь ты смогла бы зреть всю суть процесса. Примерно через два часа целительная энергия О иссякла, и кристалл вновь обрёл свой изначальный молочный цвет.

Главврач, обследовав мальчика, был потрясён, не обнаружив ни единого очага болезни. Мать и сын плакали — сперва от осознания чуда, а когда шок отступил, пришло понимание, что идти им некуда. Прости, привёл их к тебе. Прачка ведь нужна? — спросил он и тут же самодовольно заключил: — Нужна. Кстати, твои старики очень обрадовались новым жильцам. Только бабка выглядит странно… Навести их нужно. Заодно и клятву верности возьмёшь с новоиспечённых слуг.

— А как тебя, в женском обличье, в дом впустили? — поинтересовалась я.

— Кисс… Не будь наивной. Едва покинув больницу, я оставил мать и сына наедине, объяснив, что срочно нужно отлучиться по делам. За ними прибудет человек по имени Володя Серый — слуга княжны Екатерины Распутиной, и отвезёт их в её небольшой дом.

А дальше всё как по маслу. Главврач, правда, не желал меня отпускать, всё допытывался, что за чудодейственный кристалл я использовала. Пришлось пообещать, что навещу больницу вновь. Хороший человек, искренне переживает за больных. И знаешь, я как-то иначе представлял себе лечебные заведения. Нужно будет покопаться в этом вопросе. Забыл совсем про книги. Придётся смотаться ещё раз.

— Я рада, что ты помог мальчику и его матери. О городе подумаем позже. Книги подождут, — заметила, когда он закончил свой рассказ. — У меня… скверные новости. У Софьи Николаевны в районе сердца проступила черная, зловещая клякса. Кто-то решил извести еще одну жену Петра Емельяновича.

— Да уж, новость так новость! — воскликнул Хромус и яростно зачесал ухо.

— У тебя там, часом, блошиный бал не намечается? — съязвила она.

Хромус возмущенно захлопал глазами, а затем, осознав подтекст, подскочил, едва не заверещав: — Кисс! Какие блохи⁈ Да я, можно сказать, стерилен!

— Ладно, ладно, не кипятись, — успокоила его. — Лучше давай подумаем, кто в этом доме затеял смертельную игру?

— Хорошо… Итак, отбрасываем влево тех, кому смерть женщин совсем ни к чему, а вправо — всех подозреваемых. Началось всё со свадьбы главы семейства. Петра Емельяновича и его младших детей — налево. Туда же отправляются Анастасия и… Софья. Знаешь, я ведь и на неё грешил. Уж больно недовольна она была браком мужа. В подозреваемых у нас остаются… взрослые. И вот что интересно: Яромир приезжал на свадьбу к отцу и на следующий день отбыл, сославшись на учёбу. Анастасия подхватила заразу в день свадьбы. Всё это время парня не было, и, как только он вернулся, сразу заболевает Софья.

— Твои умозаключения логичны, но мне слабо верится, что Яромир способен на убийство. Не та у него натура. К тому же его жена беременна, и в его глазах — только любовь и испуг за неё, — возразила ему. — Во всей этой истории нет ни капли ясности, и знаешь, что меня пугает больше всего? Что смерти женщин как-то связаны с моим появлением в этом доме. Слава у Распутиных, сам знаешь, какая. Списать всё на меня будет проще простого. Но убийца не учёл одного, — я многозначительно замолчала, в глазах плескалась тайна.

— Не томи, непутевая. Хотя твое последнее умозаключение даже меня шокировало. Оказывается, ты умеешь думать, — съязвил зверек.

— Думаешь, мне легко жить в теле одиннадцатилетней девочки, чей мозг был не