Я буду твоими глазами - Александра Неярова
Удалась бы уловка Агидель, коли Верея не успела бы полюбить его. Однако зерно любви в девичье сердце глубоко уж проросло, не выкорчевать то ни яростью жгучей, ни обидой чёрной.
– Будь что будет, от судьбы не уйдешь. Как Макошь узел завязала, так то и сбудется, – прошептала веда в тишину горницы, прикрывая глаза и медленно выдыхая.
Смогла, усмирила кипящую в жилах ненависть.
Сняв с молодца повязку, омыла веки ему «мёртвой» водой, – рану застарелую залечит. Затем в ложку деревянную старательно отмерила ровно семь капель и, сжав пальцами щеки, влила в рот.
Обождав немного, покуда подействует, напоила княжича и «живой» водицей из чарки. Ягиня посылала за ней сокола Зорко в Ирий.
– Я избавлю тебя от проклятия. Ты вновь станешь зрячим, а после… уходи, – по щеке скользнула одинокая горькая слеза. Сорвалась и разбилась мелкими брызгами о лоб ничего не подозревающего княжича.
– Верея… – простонал её имя, душу разбередив. Головой замотал, но не проснулся, сонные чары крепки были.
– Забудь меня и не ищи никогда, – прошептала, ладонь его горячую с силой сжав. – Не судьба нам далее идти по одному пути рука об руку.
Слова были сказаны, в груди навеки поселилась боль и тоска. Трудно далось решение, но так будет лучше для всех.
Время неумолимо продолжало своей бег. Долго просидела рядом с княжичем Верея, гладя его по спутавшимся пшеничным волосам, скулам, колючим щекам, запоминая черты лица милого.
Прощаясь.
А когда за оконцем стал зачинаться рассвет, и малиновая заря окрасила оконечности леса, встала девица и вышла прочь, не оглядываясь.
***
Княжич в бреду метался. А глаза жгло так сильно, словно углей кто раскаленных сыпнул. Чудился ему горький плачь ведуньи светлокосой.
В тревожном сне в одной тонкой рубахе убегала она от него по снежной тропке леса дремучего, а он за ней гнался, но как бы не пыжился, догнать силёнок не хватало.
Руку в её сторону тянул. Звал и звал, срывая горло до хрипа, но Верея не отзывалась.
Тени нечисти зловещие хохотали кругом, препятствовали, меж ними стеной вырастали и скалились в жутких улыбках.
Обнажив меч, княжич рубил их всех, прогонял и дальше за лю́бой по следу пускался, пока совсем не пропала стройная, что берёзка гибкая, девичья фигурка меж голых ветвей в темноте.
– Вере-ея! Где ты?! – крикнул, да поскользнулся и рухнул в болото, трясина тут же накинулась на жертву, с жадностью утаскивая в своё нутро.
Княжич яростно принялся сражаться с голодной топью, перехватив меч за остриё, уцепился рукоятью за корягу и выполз на землю твёрдую.
– Верея-я-я! – снова тишина. Только эхо имени ведуньи разлетелось по округе. Княжич сел на колени и взглянул на свои руки, по локоть те в крови были.
Вдруг жаром отовсюду повеяло. Огонь стеной наступал, испепеляя всё на пути: деревья стенали, где-то люди кричали. Горелым запахло и звуки бойни послышались. В груди кольнуло смутное узнавание.
– Прощай… Златояр, – донёс до слуха шелест нежного голоса ветер. – Не по пути нам более…
…Княжич подорвался на ложе, рывком сев. Глаза резко распахнул, и сразу по ним ударил яркий свет, аж зажмурился и кулаками веки потёр.
И только мгновение спустя разумел, что тьма от глаз отступила. Он… вновь стал зрячим!
Поначалу болели веки, до рези и слëз, плыло всё перед лицом, поскольку отвык, но постепенно прояснилось. Ладони свои узрел, тело, убранство горницы, в кой находился.
Повертел головой, та кругом пошла с непривычки. Зоря за окном горела, сколько он их пропустил!
Получилось. Ушли чары ведьмы, отпустили!
Но где же его зазноба светлокосая?
Не терпелось стиснуть в объятиях её, да расцеловать милое личико до румянца багряного. Полюбоваться бы на красу ненаглядную, а нет отчего-то ведуньи рядом… Поди спит где ещё в другой горнице, а пора уже зорюшку ясную встречать.
Взгляд зацепился за резную шкатулку из берёзы, которая лежала на столе у окна. Рядом его повязка красная – плат матушкин, им он глаза слепые прятал.
И сильнее заворочалась под рёбрами тревога, радость исцеления затмив. Сон княжич тот час вспомнил. К чему пожар с топью привиделись?
Почему Вереюшка с ним попрощалась?..
Свесив ноги и встав, княжич доковылял до стола, шкатулку в руки взял и крышку откинул, а от того, что внутри оказалось, сердце удар пропустило – обломок древка стрелы.
Старой, рассохшейся от минувших лет. Оперение полосатое больно знакомое.
Чутьё подвести не могло – от его это стрелы. Делал такие он по молодости, когда юнцом ещё с Буревым в походы и набеги ходил, а после одного случая нехорошего бросил мастерить.
Откуда такая могла быть у Вереи?!
«Прощай… Златояр», – прошелестел в мыслях её печальный голосок, наполненный болью.
Ознобом окатило спину. В груди заныло, всколыхнулось от дурного предчувствия. Именем его другим назвала, а он ей то не говорил никогда!
Перед взором встал небольшой острог, полыхающий в огне. Поселение древлян. Лязг стали, крики и женский плач зазвучали набатом, вновь возвращая княжича в ту злополучную ночь.
Неужели Верея выжавшая в том пепелище древлянка?!
И судя по всему она узнала правду… кто её род погубил.
Снова он посмотрел на свои на руки – так и есть в крови. Не отмыть ему их даже спустя десяток лет, как бы не старался. Следы грехов злодеяний остаются навсегда.
Верея. Его голубка сизокрылая. Разве простит она такое? Небось разочаровалась в нём, а её сердце ненавистью воспылало и яростью зажглось.
– Дурень! – выругался на себя княжич. Чего столбом попусту стоять и гадать?! И в чëм был, бросился вон из горницы на поиски души своей.
Поговорить им надобно, объясниться! На коленях прощение до конца дней своих вымаливать будет, на руках носить станет! Новый острог на том пепелище ей построит, если затребует. В жёны возьмёт и княгиней в Кагояре сделает.
Лишь бы сладилось у них.
– Где Верея?! – ворвался княжич в светлицу к Ягине, после того, как по всем хороминам промчался и не нашёл девицы светлокосой.
– А нет её, – спокойно ответила хозяйка терема, не отвлекаясь от своего рукоделия. С каждым новым витком нитки с иглой жар-птица на белесом полотне проявлялась. – Ушла с рассветом.
– Как ушла? – окаменел княжич. – Куда?..
– Кто ж её знает. Куда глаза в печали глядели, туда и увели.
