Хризолит и Бирюза - Мария Озера

Я опустилась на холодный камень. Пальцы слегка дрожали. Подняв глаза, я увидела, что Нивар всё это время наблюдал за мной, стоя в проёме. Заметив, что я обратила на него внимание, он медленно двинулся вперёд, не отрывая глаз. Его движения были неспешными, уверенными, почти гипнотическими. Словно зверь, идущий по следу. Он поднял окольцованную в серебро руку и поправил прядь, выбившуюся из причёски.

Он остановился в нескольких шагах от меня. Его лицо выражало странную смесь заинтересованности и лёгкой неуверенности — редкое выражение, которое я замечала на нём, быть может, один или два раза. Мрак за его спиной мягко обрамлял силуэт, подчёркивая очертания плеч, строгий вырез скул и бледное мерцание взгляда. С каждой секундой напряжение между нами сгущалось — будто бы невидимые нити, натянутые между нашими глазами, дрожали от одного лишь взгляда.

Я почувствовала себя глупо. Сердце билось с такой силой, что отдавало в виски, дыхание сбилось. Он был так близко, что я чувствовала его запах — древесный, пряный, опасный — и смотрел на меня так, будто я вещь. Вещь, которую можно забрать, когда захочется. Это злило меня — до дрожи, до желания ударить. Его вседозволенность. Моё бессилие. Моя зависимость от его воли.

Я знала, что всё не так. Что он не всесилен, а я не слаба. Но тело подсказывало иное, предавало.

— Если тебе не нравится моё присутствие рядом, — проговорил он с ленивой, почти тягучей томностью, — просто скажи…

Он сделал паузу. Подался ближе, возвышаясь надо мной, и большим пальцем провёл по моей щеке, едва касаясь кожи. Его голос, бархатный и низкий, будто разливался по венам мёдом, от которого нельзя было отказаться. Он вглядывался в мои глаза — не просто смотрел, а будто выискивал там оправдание — или ложь.

— И я больше не потревожу тебя, — договорил он тихо.

Я вдыхала через нос, медленно, глубоко. Старалась собрать в кулак мысли, гордость, остатки здравого смысла. Его близость сбивала дыхание, каждый слог он будто произносил в такт моим сердечным сокращениям. И всё это — с расчетом. Он знал, что делал. Знал силу, которой обладал. И пользовался ей.

Я зависла между двумя желаниями: шагнуть ближе и прижаться — или оттолкнуть его со всей яростью, что зрела во мне годами.

— Я скорее потеряю себя, — прошептала я, почти касаясь его губ, — чем соглашусь на простую иллюзию.

Я прикрыла глаза и выгнулась в спине, чтобы выровняться с ним, чувствуя, как руки мои находят опору на холодном камне.

Нивар не шелохнулся. Только веки дрогнули. Как будто он держал дыхание.

— Почему нет?

Я знала, что он хочет услышать. Но не могла дать ему этой победы. Сказать — значило признать, что он взял верх, подчинил, покорил. А я не готова. Я не имею права быть слабой.

Он смотрит на меня. В его взгляде — не только вызов, но и странная нежность, от которой хочется отвернуться. Но я не отворачиваюсь. Его пальцы скользят по моей руке — от шеи до самых кончиков пальцев — и легко снимают с моих плеч пиджак Лоренца. Прикосновение настолько воздушное, что я не чувствую его телом — только душой. Будто так и должно быть. Но в этом прикосновении скрыта ревность, почти незаметная, но острая — как желание быть последним, кто коснётся меня.

Откуда-то снизу, из-под купола дворца, едва слышно доносится музыка — печальная, глухая, словно воспоминание о чём-то утраченно-прекрасном. В груди поднимается ком. Он мешает дышать.

Я переплетаю наши пальцы. Смотрю в его хризолитовую бездну.

— Пригласите даму на танец? — голос звучит тише ветра.

— Разумеется.

Я отрываюсь от каменной балюстрады и подхожу к нему. Он тут же обвивает мою талию — так же крепко, как в первый раз. Сердце сбивается с ритма. Я поднимаю глаза — он уже держит мою руку, взгляд твёрдый, готовый к началу.

Музыка разливается под потолком зала, будто проникая сквозь мрамор, и он начинает вести. А я… Я позволяю ему. Я отдаюсь в этот танец, будто вся — нота в его партитуре.

Это было не просто движение. Это было спасение. Брызги воздуха, капли свободы на коже. Мы вращались — и каждый оборот сближал нас, растворял грань между «я» и «он». Мы становились частью чего-то большего, чего-то неизбежного.

Я понимаю: дело не в танце. Дело — в нём. С самого начала я позволяла ему вести — не только в этом вальсе, но и в каждом нашем столкновении. Это становилось чем-то естественным, неосознаваемым. Я пытаюсь объяснить себе это ощущением безопасности, которое он даёт… но я ведь знаю — от него надо бежать. Он опасен. Он разрушает.

И всё же я хочу запомнить это. Этот танец. Эти руки на моей талии. Его дыхание возле моего уха. Запомнить — прежде чем всё закончится.

— Ты заставляешь меня нервничать, — шепчу я, едва касаясь его кожи губами.

Он смеётся — тихо, глубоко, как будто внутри него вдруг стало светлее. И этот смех заставляет меня таять. Я чувствую, как он тоже оттаивает — капля за каплей, как будто между нами теперь живёт тепло, которое невозможно игнорировать. Оно есть. Оно растёт.

Я не могу смотреть на него — боюсь, глаза предадут всё. Но он смотрит. Его взгляд — задумчивый, внимательный — приковывает, держит, не отпускает.

— Я знаю, — отвечает он.

Я слышу, как его сердце бьётся, удар за ударом срываясь с цепи визуального спокойствия. И, кажется, пропускаю тот самый миг — миг, когда он чуть наклоняется и мягко, почти невесомо касается моих губ.

Это прикосновение не похоже на игру. Не похоже на то, что делает мужчина, развлекаясь с девушкой, некогда купленной у мадам Жизель. И, что бы он ни говорил, я не могу не думать: он выбрал меня. Мог любую. Но выбрал меня. И даже если этот выбор длится только одно мгновение, мне хватает его, чтобы почувствовать — я существую. Я — живая.

Прошлое стирается. Оно становится таким же неясным, как контуры города под нашими ногами. Только сейчас. Только это дыхание. Только эти губы, ищущие мои.

Где-то глубоко в подсознании шевелится мысль — настойчивая, пульсирующая, но я не могу к ней дотянуться. Не сейчас. Сейчас я просто