Скальпель против волшебства - Мария Волконская
Запахи стали гуще, в воздух словно добавили каплю полынной горечи. Чуялся дым от костров, где коптили рыбу, аромат печеных груш и свежего угля, запасаемого перед морозами.
Лоточники, что летом торговали оладьями и кислыми сливами, теперь звали прохожих на пироги с капустой, мясом и яблоками в сиропе, а мальчишки разносили их по городу, обернув в листья дикого винограда.
Появилась «пределка», отвар на коре весенника и черной рябине, с каплей острого меда. Его наливали в жестяные кружки, обмотанные тонкими бечевками, чтобы не обжечь руки. Говорили, помогает от осеннего холода и тоски. Рита попробовала, но оценить местный напиток не смогла. Только обожгла язык и полдня пыталась избавиться от першения в горле.
Над горами висели тяжелые, темные, как грязная вата, тучи. Лиловые, как синяки, они застряли над дальними Грозовыми башнями, еще не решаясь подобраться ближе к городу.
Греймур встретил ее без фанфар. Люди просто улыбались, кивали, снимая шляпы и уступая дорогу. После Наруэля это казалось почти роскошью. Там были крики, стоны, царапанье ногтей по полу, дыхание смерти за плечом. Здесь – шорох метел, звяканье кружек и уютный треск поленьев в печи.
Лица горожан почти не изменились, только под глазами залегли синие тени, а кашель все чаще стал сопровождать разговоры. Детей кутали в вязаные шарфы, клали под одеяла греющие камни и растирали грудь козьим салом. Кто-то подхватывал лихорадку от сырости в домах, кто-то успел промочить ноги на поле. Температура, насморк, ломота в теле. Это была не эпидемия, просто привычная сезонная простуда.
Клиника стояла на своем месте. Красный кирпич из местной глины, деревянные ставни на окнах, кем-то заботливо обновленные ступеньки.
Рита пробежалась пальцами по перилам, схватила занозу и ойкнула.
Воздух внутри словно стал чужим, как если бы здание, ее главный проект в этом мире, ее детище, научилось дышать без нее. Пахло мылом, пепельным корнем и подгоревшими травами. Похоже, Вира готовила зелье и отвлеклась. Из-за стены донеслось покашливание и лязг металлической посуды.
– Госпожа, – ахнула Вира, опустив руки. Передник в пятнах чернил и эликсиров, растрепанная черная коса, кожаный блокнот под мышкой. Доктор словно смотрела на себя десять лет назад. – Я думала, вы придете завтра, вам нужно отдохнуть с дороги. – Девушка вздохнула и стыдливо потупил взгляд. – Я испортила зелье.
Маргарита поняла, что ассистентка сейчас расплачется.
– Если кому и нужно отдохнуть, так это тебе. Помню, что уставший врач – опасный врач, – обняла ее доктор, незаметно стащив блокнот, на ходу погружаясь в записи. – Я горжусь тобой, а зелье можно новое сварить. Что у вас слышно?
Вира тяжело опустилась в кресло, устало потерла глаза:
– Двое с лихорадкой, одна девочка с рвотой и так, по мелочи. Ногти вросшие, зубы… Перевязки уже сделали.
– Что вдова Элкорт?
Вира не успела ответить. В комнату ворвался Дункан, сгорбленный под криком старушки, размахивающей метлой:
– Я просила не ходить по помытому! Наносил мне тут опилок!
– Мне ведь нужно пополнять запас дров, арисса! – уворачивался от оружия мужчина. – Ну хотите, буду в тапочки переобуваться?
Вчерашнего забулдыгу трудно было узнать. Перед ними стоял чистый, одетый в добротный костюм мужчина. Расчесанные волосы гладко убраны назад и перевязаны льняной лентой. Косматая борода сбрита, хоть возле ушей и пропущены пара участков.
Заметив Риту, вдова Элкорт сразу успокоилась, кинулась обниматься, расхваливая Виру и жалуясь, что Хаквис опять наследил золой из печи.
– Как же я по вам всем соскучилась! – Маргарита пожала руку помощнику, словила взгляд.
Мужчина теперь не отводил глаза, выглядел увереннее, даже осанка изменилась. Он улыбнулся и коротко кивнул.
Они пили травяной чай, закусывая запеченным в ароматных листьях сыром, пока ее маленькая команда наперебой рассказывала о трудностях, с которыми довелось столкнуться.
Маленького внука Таллина покусал бродячий пес, но, к удивлению горожан, старик отказался убивать животное. Заявил, что мальчик сам виноват, нечего было бросаться камнями. Теперь собака жила во дворе, вполне спокойная и умная псина. А малец назначен главным по уборке отходов жизнедеятельности, кормлению и вычесу шерсти.
Старый Торвин заявил, что не собирается мерзнуть еще одну зиму без своей почившей жены. Собрал всех склочных родственников под одной крышей для оглашения завещания и умер в ту же ночь.
«Мужик сказал – мужик сделал. Вот бы всем так уйти – во сне, решив заранее все мирские дела. И как же редко так получается…».
К Светилу также отправилась еще одна совсем не старая арисса. Прах почивших развеяли по полям, на которых эти люди трудились всю жизнь.
Вира неплохо справлялась, хоть и обращалась к справочникам и руководствам практически каждый день. Рита пообещала себе надиктовать девчонке конспекты – пора было углубить ее знания анатомии и физиологии человека.
Лишь одна пациентка в клинике вызывала беспокойство. Вира поерзала на стуле, смутившись:
– Даже не знаю, как объяснить, ара Марго. Она когда пришла, я думала – просто слабость от беременности. Может, от постоянной тошноты устала, может, малокровие… Все эликсиры перепробовала, никакого эффекта. – Девушка покусала губу. – Не знаю, что родителям сказать. Кларисса Ядвин их единственный ребенок. Если еще и ее…
Девушка осеклась, кинув быстрый взгляд на Дункана. Тот весь подобрался, сидел вытянутый как струна, от сжатых челюстей очертились жевательные мышцы.
«Н, точно. Ядвин. Погибший в лесу парень, в смерти которого обвинили Дункана. Представляю, каково им всем тут пришлось…»
– Были проблемы с родителями? – осторожно спросила доктор.
– Я им на глаза на показываюсь, – вздохнул мужчина. – Хоть и устал повторять, что я не виновен, все же… Незачем им лишний раз нервничать. Посижу немного в печной, от меня не убудет, а им спокойнее.
При первом взгляде Кларисса напоминала покойницу. Бледная, с тонкими белыми ручками и пухлыми, но сухими губами, она напоминала сломанную фарфоровую куколку. Черные кудряшки, такая редкость в Греймуре, кто-то заботливо разложил на подушке в расшитой цветами и лозами, явно домашней, наволочке.
Рита осторожно сняла покрывало, радуясь, что озаботилась когда-то требованием выстругать ей акушерский стетоскоп. Местные умельцы, стараясь заслужить расположение лекарки, выточили даже несколько.
Доктор приложила к округлому животу девушки трубку из орешника, расширяющуюся на конце в форме воронки. Второй, узкий конец вставила себе в правое ухо.
Глухой, медленный гул, как шаги в пустом коридоре.
«Так, это мамин пульс слышен через плаценту. Уже
