Хризолит и Бирюза - Мария Озера

Его лицо, строгое, с резко очерченным подбородком и тонкими губами, вдруг озарилось улыбкой — не широкой, а такой, что начинается в глазах, в уголках, и только потом касается губ. Улыбкой, в которой смешались удивление, насмешка… и что-то ещё. Что-то тёплое, почти человеческое.

Он медленно спускался вниз, поправляя воротник рубашки — жест, ставший мне уже знакомым, будто он всегда передо мной прикидывался случайным прохожим, а не хозяином этого дома, полного недоговоренностей. Его взгляд скользнул по мне — и я почувствовала, еще не зная, откуда это ощущение, как по спине пробежал лёгкий холодок, будто кто-то провёл по коже ледяным пером.

Он подошёл ближе. Слишком близко.

И тогда — снова. Его пальцы, холодные, как серебро в полночь, коснулись моей височной пряди, отвели её за ухо. Движение было медленным, почти ритуальным. Он наклонился — и вдохнул.

Запах цветов? Или… мой?

Я вздрогнула. Не от страха — от острого, почти болезненного осознания: он чувствует меня.

Но не отстранилась. Только повернулась к нему — и в этот миг оказалась так близко, что различала тень ресниц на его щеках, дрожь в уголке губ.

— Ты пришла, — произнёс он. Голос — низкий, с лёгкой хрипотцой, будто он не говорил целый день. В нём — удивление. Ирония. И что-то ещё. Что-то, что заставило моё сердце на миг замереть.

Я могла бы ответить остроумно. Могла бы улыбнуться. Но слова застряли в горле, как шипы. Только кивнула — и в этот момент все глупые сценарии, что я прокручивала в голове, рассыпались в прах. Осталось только это: он — здесь. Я — здесь. И мир, застывший на мгновение, больше не имел значения.

— Здравствуй, — прошептала я.

Голос дрогнул. Глаза распахнулись — слишком широко, как у ребёнка, пойманного на воровстве вазы с печеньем. Губы сами собой приоткрылись — и я тут же прикусила нижнюю, пытаясь скрыть волнение.

Крупица радости, которая была вложена в это простое слово, не была вежливостью. Я была искренне рада видеть его в здравии и хорошем настроении, особенно после картины в комнате у Агнесс.

Неумолимое желание коснуться его, обнять, будто мы были старыми друзьями, резко посетило меня. Не могу сказать точно, что я чувствовала в этот момент. Мне было очень странно и одновременно приятно. Будто я испытывала нечто новое. Хотелось поделиться с ним той бурей необъяснимых эмоций, что захватила меня, но все непонятные моменты, которые блуждали вокруг нас, не позволяли показать мне истину.

В его глазах засверкала укоренившаяся игра, и на мгновение мне показалось, что время остановилось. Я могла посчитать каждую тихую долю секунды, которые мы проводили в этом мгновении тишины, где существовали только мы двое.

Я могла бы сосчитать каждую долю секунды. Каждое биение своего сердца. Каждый вдох, что он делал — всё громче, всё ближе.

Нивар слегка наклонился. Его дыхание коснулось моей щеки — тёплое, но в нём чувствовался лёгкий привкус лаванды и табака. Мои лёгкие сжались, как будто кто-то сжал их рукой.

— Ты пахнешь… как утро в саду, — произнес он тихо, и я ощутила, как на моих щеках зарывается жара.

Я не знала, как ответить, слова застряли в горле, превращаясь в маленькие, несмелые желания

Это просто слова. Он говорит их всем. Это — часть игры. А я снова подыгрываю. Дьявол. Почему так хочется верить?

Слова снова застряли. Но я не искала их. Вместо этого — посмотрела ему в глаза. В эти глубокие, тёмные хризолитовые озёра, где, казалось, можно было утонуть. Я хотела разгадать их. Хотела понять, кто он на самом деле: хозяин, тиран, больной человек… или просто одинокий мужчина в огромном доме?

Окружающий мир растворился. Остались только мы — в пузыре тишины, где существовали лишь его холодные пальцы, мой трепет и это странное, необъяснимое притяжение.

Нивар немного отстранился и, как будто с трудом отрываясь от этой близости, тихо улыбнулся — улыбка, которая обещала больше, чем могла выразить.

«Это невозможно, — пронеслось в последний миг. — Это не по-настоящему. Это — иллюзия. и я ведусь, черт возьми. Но… хоть бы ещё минута. Хоть бы ещё одно мгновение — и пусть всё это будет правдой».

Его зелёные глаза — холодные, как весенний лёд на пруду у имения — медленно путешествовали по моему лицу, будто оценивая каждую черту, каждый намёк на эмоцию. Он смотрел не просто внимательно — жадно, как будто пытался прочесть в моём взгляде то, что я не осмеливалась произнести вслух. Вот его взгляд задержался на глазах, скользнул к подбородку… и остановился на губах. Долго. Слишком долго.

Нивар всё ещё молчал. Ни слова. Ни жеста, кроме этого пронзительного, почти физического взгляда. Воздух между нами стал густым, как старое вино. Я почувствовала, как щёки начинают гореть, и, чтобы хоть как-то разрядить эту тягучую тишину, я просто улыбнулась. Легко. Невинно. Как будто ничего не значило.

Мы выпрямились — и в этот миг я почувствовала, как сердце сжалось, а потом начало биться чаще. Он смотрел на меня сверху вниз — не потому что был высок, а потому что ставил меня в это положение. Взгляд его был тяжёлым, оценивающим, почти… раздражённым.

Он словно был недоволен тем, что я так поздно объявилась и сообщила ему о своем намерении пойти с ним на бал. Или просто недоволен моим визитом в принципе?

— И выглядишь, как цветок эдельвейса, Офелия, — произнёс он наконец, и голос его прозвучал, как шёпот шелка по мрамору.

Он взял мою руку — медленно, почти торжественно — и поднёс к губам. Но не просто поцеловал. Нет. Он целовал каждый палец — один за другим, с такой преднамеренной медлительностью, что по коже пробежал мурашками лёгкий озноб. Я попыталась отвести взгляд, уставиться в пол, на узор паркета, на свет газового канделябра… но он не отпускал. Не отпускал ни руки, ни взгляда.

— Рад видеть тебя в хорошем расположении духа, — добавил он, и в этих словах не было ни радости, ни тёплого приветствия. Была игра. Игра, в которой я не знала правил.

— Елена сказала, что ты ожидал моего визита, — мой голос прозвучал чуть острее, чем я планировала. — Что это значит?