Последняя из рода. Скованные судьбой. - Виктория Богачева

Советник Горо замолчал, переводя дух. Он выглядел уже не таким гордым и самонадеянном, как в самом начале, когда только поравнялся с полководцем Осакой. Даже взгляд его переменился. То, как он смотрел по сторонам, как держал голову.

— Вам, госпожа, совсем необязательно умирать рядом с человеком, за которого вас заставили выйти замуж, — впервые за все время советник повернул голову к Талиле.

До того он тщательно избегал ее.

— Император заставил, — отозвалась она. — И вы, господин Горо. Вы тоже там были. Не помните? А я вот да.

Мамору бросил на нее взгляд через плечо, но ничего не сказал.

По лицу советника пробежала рябь недовольства. Невольно он опустил взгляд на ее запястья — свободные запястья, не скованные кандалами.

— Так или иначе. Император готов вас помиловать и даровать жизнь. Готов закрыть глаза и простить то, что вы дотла сожгли целый город...

Она дернулась, словно от удара. Казалось, земля начала уходить из-под ног, и Талила пошатнулась. Она вскинула взгляд на советника: его лицо лучилось довольством.

«Какой город?» — хотела спросить она, но с трудом заставила себя промолчать. Пришлось почти до крови прикусить губу.

— Ты не знала... — с напускным сожалением протянул советник Горо, и тогда Мамору шагнул вперед, стал между ним и женой, заслонив ее своим телом.

— Довольно, — процедил он. — Убирайтесь прочь, если нечего больше сказать. Мы похороним наших мертвых. А потом придем за вами.

Советник на миг замер, ощутив на себе жгучую силу этих слов. Слов, от которых во рту появлялся привкус крови и стали.

— Мы даем вам одну ночь на раздумья. Это великодушие Императора. Если к утру вы не выкажете желания подчиниться, примете смерть, — господин Горо сделал крохотную паузу, — без права на достойное погребение. Мы развеем ваши останки по ветру.

И все же, несмотря на угрозу, в его словах теперь не звучало прежней уверенной насмешки.

— Убирайся прочь, — выплюнул он вновь и стиснул ладонь на рукояти катаны. — Пока я не забрал твою жалкую жизнь прямо сейчас.

Советник Горо сделал знак рукой, и его самураи развернули лошадей. Пока они не скрылись вдалеке, никто не проронил ни звука. Стояла звенящая тишина. Замерев, Мамору тяжело дышал и сжимал рукоять катаны. Он не отводил взгляда от спины советника. Очнулся он, лишь услышав тихий вопрос Талилы.

Вопрос, который он не хотел слышать.

— О каком городе говорил советник? Какой город я сожгла дотла?

Мамору вздохнул и повел плечами, разгоняя кровь.

— Тот, в котором вы остановились на ночлег.

Брови Талилы взметнулись вверх, а лицо некрасиво исказилось. Втайне от нее Мамору жестом велел окружавшим их самураям расходиться. Он не хотел, чтобы они видели.

— Но я же... я подожгла только ворота. Когда мы пытались покинуть этот город... — пробормотала она беспомощно и растерянно.

Ужас произошедшего наваливался на нее постепенно, и с каждой новой минутой перед глазами появлялись все более жуткие картины.

— Мы не знаем, что там случилось в действительности, — Мамору шагнул к ней и больно схватил за плечи. — Советник Горо — хуже ядовитой змеи. Не смей верить всему, что исторгает его гнусный рот.

— Но ты вздрогнул тогда... вздрогнул, когда он заикнулся о городе. Не сказал, что он лжет.

Талила подняла на него взгляд, и Мамору устыдился, ведь на мгновение ему захотелось, чтобы она по-прежнему смотрела в землю. В ее глазах было столько боли, ужаса и стыда, что он не знал, как справиться со всем этим. Как она сможет справиться.

Он на мгновение прикрыл глаза и произнес на выдохе.

— Мы видели дым по пути в гарнизон. Но и только, Талила! Лишь дым — это не говорит ни о чем!

Мамору жестко встряхнул ее, словно равного по силе воина, но она обмякла в его руках, потому что не могла больше стоять на ногах. Они подогнулись, и ему пришлось опуститься вместе с ней на землю, на колени.

— Я сожгла город, Мамору! Целый город! — в отчаянии простонала Талила, цепляясь за его куртку на груди. — Там были простые люди... дети... их дома... Моя магия проклята, они все были правы... Я — проклята.

— Это неправда, — сказал он ей на ухо и, сам того не заметив, принялся гладить широкой ладонью ее по затылку, по гладким, шелковистым волосам. — Ты не проклята, это глупые небылицы старух.

— Я приношу только разрушения... только разрушения и смерть... отец был прав, когда держал меня вдали ото всех, и твой брат тоже, когда надел на меня кандалы... — прошептала она иступленным, полубезумным шепотом.

— Не смей так говорить! — Мамору обхватил обеими ладонями ее лицо и заставил заглянуть себе в глаза.

Талила моргнула, и две крупных слезы скатились по щекам, и он стер их большими пальцами.

— Ты — величайшая драгоценность, — сказал он, не в силах отвести от нее взгляда.

И, склонившись к губам, крепко поцеловал.

***

Вечером они сложили костер, чтобы предать огню тех, кого бросил им под ноги советник Горо. В насмешку. Для унижения.

Талила с сухими, стеклянными глазами стояла рядом с Мамору. Слезы, которых у нее было немного, иссякли еще днем, в его объятиях...

… и об этом она старалась не думать.

— Госпожа Рин вырастила меня, — вдруг обронил он, наблюдая, как самураи с величайшей осторожностью водружают поверх сложенного костра укрытые белым полотнищем останки. — Она хотела уйти из поместья, но я уговорил ее остаться. Хотел отблагодарить за то, что она для меня сделала. Я отправил туда Юки, потому что думал, что там будет безопасно.

У нее свело горло, и Талила поняла, что не может выдавить из себя ни звука. Впрочем, она все равно не знала, что ему сказать.

«Это не твоя вина»?..

Перед глазами пронеслись образы горящего города. Это, быть может, точно так же была не ее вина. Но винить себя Талила не перестанет. Как и Мамору.

Такахиро с поклоном протянул ему факел, и он ступил вперед и бросил его в основание костра. Сухие ветви, уютно затрещав, быстро занялись, и налетевший ветер швырнул пламя во все стороны, и уже вскоре столп огня взвился в небо и рассыпался вокруг сотней искр.

Постепенно все разошлись, и у едва тлевших углей остались лишь они вдвоем.

— Идем, —