Саймон (СИ) - Анна Есина

Игнат спикировал вниз и обрушил ботинок на голову последнего уцелевшего цербера. Череп хрустнул, как переспелый плод, тварь изумлённо взвизгнула и повалилась навзничь, бездыханная. И тут сознание древнего вампира окутала такая боль, что всё происходящее отошло на второй план. Он почувствовал не просто опасность, которая грозила Кире, а в полной мере ощутил её предсмертную агонию.

— Пузя! — гаркнул он, обращаясь к кракену. — Дави их всех! Никому не видать пощады!

Он снова воспарил под потолок, оглядел нестройные ряды врагов, которые уменьшались с каждой секундой, и поспешил на выход. Кровь Киры в нём стенала и выла, корчась в предсмертных муках. Игнат не летел, он мчался со всей возможной поспешностью и молил всех известных богов о снисхождении.

Беса во главе своры адских гончих он заприметил сразу. Игнат замер на мгновение, алые глаза впились в уродливую фигуру. Скверник резко обернулся на шорох крыльев, помертвел рожей и драпанул со всех ног.

— Думаешь, сможешь скрыться? — прорычал Игнат, его голос эхом отразился от стен.

Спикировав вниз с грацией хищника, Игнат вцепился в беса. Когти прорезали чёрную плоть, словно бумагу. Существо завизжало, но вампир не дал ему шанса на спасение. Одним мощным движением он разорвал беса в клочья, и кровь фонтаном хлынула на пол.

Адские гончие, почуяв запах смерти, бросились в атаку. Клыки сверкали в полумраке, а глаза горели неистовым пламенем. Игнат встретил их с яростным хохотом.

— Ну что, псы, хотите поиграть? — оскалился он, жестом подзывая первую гончую.

Кулаки молотили по их телам, когти вспарывали шкуры, а зубы вгрызались в плоть. Кровь разлеталась во все стороны, окрашивая стены в багровый цвет.

Внезапно воздух задрожал от мощной ауры. Ксюша появилась словно из ниоткуда, её облик был поистине ужасающим — воплощение самой смерти. Тёмное свечение окутывало её, а из тела вырывались волны разрушительной силы, похожие на щупальца Пузи.

— Отец, ты как всегда торопишься! — её голос был холоднее льда.

За спиной у неё толпились вампиры, тридцать или даже больше перекошенных яростью лиц с глазами, которые горели жаждой битвы. Они были готовы к войне.

— Дочка, ты вовремя! — прохрипел Игнат, отбрасывая очередную гончую. — Я уж думал, что придётся веселиться одному.

— Не надейся! — усмехнулась Ксюша, и её глаза полыхнули столь непривычной жаждой убийства. — Мы ещё покажем им, что такое настоящий гнев.

Вампиры ринулись в бой, их клыки и когти обрушились на свору. Гончие выли от боли и страха, но было уже поздно. Через минуту от них остались лишь кровавые ошмётки, разбросанные по полу.

— В актовый зал! — приказал Игнат и Ксюша передала команду своим подданным. — Там ещё много работы. Никто не уйдёт живым!

Их общий голос эхом разнёсся по коридорам, и вампиры, повинуясь приказу, устремились вперёд. Игнат, тяжело дыша, бросился к Кире, сердце грохотало в груди, наполненное смесью ярости и триумфа, а сознание заволокло маревом страха.

В тусклом свете смотровой комнаты, среди осколков разбитых приборов и опрокинутых столов, лежала Кира. Её некогда великолепные крылья, ныне изорванные и изуродованные, напоминали рваные полотнища, будто их пропустили через мясорубку. Каждое пёрышко, каждая жилка были искалечены, словно сама судьба поиздевалась над её красотой.

Тело девушки покрывали багровые следы укусов — глубокие борозды от когтей, словно кто-то пытался разорвать её на части. Одежда превратилась в окровавленные лохмотья, а кожа, некогда нежная и гладкая, теперь напоминала карту страданий. Лицо, залитое кровью, казалось высеченным из мрамора — настолько оно было бледным. В глазах медленно угасала последняя искорка жизни.

Она попыталась сфокусировать взгляд на появившемся Игнате. Её губы дрогнули, словно пытаясь произнести слова прощания или признания в любви. Но Игнат не дал ей времени на слова.

С яростным рыком он в одно движение разодрал своё горло когтями, не заботясь о собственной боли. Кровь хлынула из раны, пульсируя в такт с его сердцем. Нежно, почти трепетно, он поднял Киру на руки, прижимая её к себе так бережно, словно она была сделана из тончайшего стекла.

— Пей! — прорычал он, прижимая её губы к своей ране. — Пей хоть всё до последней капли, но пей! Я не отпущу тебя, слышишь? Никогда! Ты моя, моя. Навеки!

Его голос дрожал от смеси ярости и отчаяния. Кровь струилась по её губам, капала на разорванную одежду, но он продолжал удерживать её, не давая отстраниться. В глазах читалась такая решимость, что даже смерть могла бы отступить.

— Пей, любовь моя, — прошептал он, когда она, наконец, сделала первый глоток. — Я не позволю тебе уйти. Ты будешь жить. Будешь.

Он чувствовал, как жизнь медленно возвращается в её тело — как розовеют щёки, как учащается пульс, как в глазах появляется блеск. Но не ослаблял хватку, продолжая питать её своей кровью, пока не убедился, что она действительно спасена.

— Я люблю тебя, — прошептал он, когда её дыхание стало ровным. — И всегда буду любить.

Голос дрожал от переполнявших его чувств, а в глазах стояли слёзы — слёзы радости и облегчения.

***

Отныне путанные лабиринты подземной клиники хранили следы страшного сражения. Разрушенные стены актового зала покрылись багровыми разводами, а в трещинах камней застыла кровь павших героев. Каждый уголок этого места рассказывал свою историю о мужестве и самопожертвовании.

Два могучих Горыныча, чьи разноцветные чешуи когда-то сверкали ярче солнца, теперь покоились в земле. Их тела, не пережившие превращения в драконов, были погребены с почестями. Однако их жертва не была напрасной — они унесли с собой тьму, угрожавшую всему живому, и их имена навсегда останутся в легендах как символ отваги и преданности.

Семён, бесстрашный воин с сердцем льва, выжил, но его правая рука была искалечена мощными ударами живых таранов. Кости раздроблены, мышцы порваны — врачи, призванные на помощь из соседнего Красноярского края, бились за его конечность несколько дней. Теперь его рука навеки останется изуродованной, но он благодарил судьбу за саму возможность жить.

Домовые, эти маленькие хранители домашнего очага, отделались сравнительно легко — синяки и ссадины покрывали тела, но дух остался не сломлен. Они рассказывали о битве своим детям, превращая её в легенду, которая будет передаваться из поколения в поколение.

Кракен Пузя, могучий защитник, потерял два десятка своих щупалец — его тело было изуродовано в схватке с живыми таранами и горсткой колдунов. Долгие месяцы он проведёт в таинственной клинике под Владивостоком, где искусные морские целители помогут ему восстановиться. Теперь ему предстояло заново учиться управлять своим телом.