Держаться за звезды - Анна Есина
Два полых огненных шара с шипением взмыли под потолок и оттуда начали поиск жертв. Первый шар, ядовито красный, величиной с мяч для боулинга, по поверхности которого ползали пятисантиметровые языки синего пламени, облетел крюк для люстры и с сердитым ворчанием помчался в сторону застывшего в оцепенении Лёни. Второй, чуть меньших размеров и цвета вызревшего лимона, неспешно облетел комнату, вернулся на прежнее место и мягко запульсировал, словно говоря: "Эх, мне ничего не достанется! Жаль". Его собрат уже готов был накинуться на мужчину, но тут с треском переломилась пополам оконная рама. Миллиарды крошечных осколков усыпали пол. Выстиранная и выглаженная Яной занавеска надулась морозным воздухом, будто парус корабля-призрака, впуская внутрь прекрасное и в то же время жуткое на вид полупрозрачное облако, состоящее из ветра и искрящихся белизной в своём хаотичном танце снежинок. Вытеснив собою кружевную тюль, оно вольготно развалилось на гардине, подобно любопытному коту, и издало некий раскатистый звук, вроде грома далёкой, но стремительно набирающей обороты грозы. Тут же стали сами собой выезжать ящики кухонного гарнитура, тяжело захлопали дверцы шкафов. Ножи и вилки повылетали из отведённых им мест и сбились в отчаянно шумную груду, зависнув в метре от одеревеневшего Лёни. Лезвия их, как и острые зубцы, были нацелены на него.
Яна беспомощно наблюдала за происходящим. Тихий внутренний голосок нашёптывал, что будет правильнее позволить этой беспощадной силе поквитаться с теми, кто превратил её жизнь в ад, кто сломил её волю и растоптал душу, с теми, кто предал её доверие. Но что-то мешало спустить с невидимой привязи и шар, и облако, и явившиеся на выручку столовые приборы, которые только и ждали её команды, её мысленного обращения к ним. Это что-то было тем чудом уцелевшим кусочком, до которого изверги-родственники не добрались, который она сберегла для себя и своего сына - человечность, сострадание. Доброта.
И покуда она колебалась, не зная, позволено ли ей отплатить жестокостью на жестокость, Римма Борисовна, проявив чудеса ловкости и прыти, подобралась сзади с выставленным на полную мощность шокером, и свет померк. Последнее, что увидела Яна, это лопающийся огненный шар и агрессивно красные брызги, усыпавшие лицо и шею Лёни. Вопль боли. Пустота.
***
В редкие периоды просветления в затуманенном сознании возникали неясные образы. Они не были чёткими или понятными, и всё же Яна с упрямством цеплялась за них, стараясь уловить ход событий. До слуха доносилось низкое бормотание. Интонации в нём сменяли одна другую. Звучал то ласковый шёпот, то угрожающее шипение, то осуждающий ропот, а то и вовсе бессвязный поток оскорблений. Говорили двое, и лишь с пятой попытки она признала в голосах хорошо знакомых людей.
Римма Борисовна и Элла, родная сестра Лёни, тощая, словно жердь, бабёнка с лицом загнанной лошади. В ней сплелись все худшие качества семейства Шигильдеевых. От матери сорокалетняя дамочка унаследовала вздорный характер, неумение прислушиваться к мнению окружающих, сварливость и припадки ярости, которые с возрастом растрачивали промежутки спокойствия и безмятежности, превращая милейшую мадам в фурию. От Лёни она набралась занудства и тотального безразличия ко всему, что не входило в круг её интересов. Прибавьте ко всему вышеперечисленному лавры старой девы и первое место на пьедестале завзятых сплетников и поймёте, что Элла прекрасно вписывалась в круг этой малосимпатичной семейки и, исходя из сложившихся традиций, ненавидела Яну всеми фибрами своей несуществующей души.
− Думаешь, он поправится? - в робком вопросе Риммы Борисовны тоненьким колоском пробивалось сквозь почву безразличия и озлобленности отчаяние.
− Что за глупости, мама, конечно, поправится. Вот только прежним красавчиком ему уже не быть.
− Мерзавка! Шельма! Ничтожество! Чуяло моё сердце неладное... Как она могла сотворить такое с моим сыном?
− Ай, мама, перестань! Успеешь еще сплясать канкан на её могиле. Нам сейчас не о Лёньке думать надо, а о тебе... От этого необходимо избавиться, − она пнула что-то ногой, и Яна без всякого удивления узнала в неведомом нечто собственную спину.
Удар пришелся в область поясницы и по идее должен был вызвать болезненные ощущения, но... Нет. Девушка ничего не почувствовала.
Старшая Шигильдеева запричитала, монотонно и со всхлипами, так что нельзя было разобрать ни слова. Элла шикнула на неё и, видимо, начала прохаживаться взад и вперёд. Цокающий звук её шагов, то удаляясь, то приближаясь, эхом отдавался от стен и вгонял в дрёму своей размеренностью. Наконец она остановилась и изрекла:
− Нам понадобится материал, да, сойдет и скатерть, ведро воды, семидесятипроцентный уксус. Белизну тоже возьми. Ещё маникюрный набор, щётка для одежды, хотя нет, лучше будет раздеть её, чтобы походило на изнасилование. Есть у тебя чистые тряпки? Возьми несколько, тело нужно обмыть. А я принесу лопату из сарая и заведу машину. Ну же, мама, шевелись. Я хочу покончить с этим до рассвета.
И они, засучив рукава, принялись за дело. Яна чувствовала, как её раздевают, ворочают с боку на бок, грубо тащат за ноги или тянут за руки, перекладывают с тёплого местечка на кафельном полу на скользкий и шуршащий полиэтилен, который лип к коже. Что-то холодное с кислым запахом шлёпнулось на живот. Девушку передёрнуло от отвращения, но внешне она осталась столь же неподвижной, какой была, когда стало возвращаться сознание. Ни один мускул не подчинялся, не было и дыхания. Прейдя к этому заключению, Яна попыталась как можно тише втянуть ноздрями воздух. Тщетно. Тогда она рискнула сделать глоток кислорода ртом, попробовала расправить плечи, давая больше простора лёгким. И вновь неудача. Может, я и впрямь умерла, подумала она в отчаянии, и, прислушавшись, согласилась с этой неприятной мыслью. Сердце, пережившее столько страданий, познавшее горечь предательства близкого человека, вкусившее отраву разлуки с ребёнком, сыном, которого она девять месяцев вынашивала в своём чреве и на которого ей даже не дали взглянуть, отняв, едва он появился на свет, это сердце умолкло навсегда. Она не слышала его биения, не ощущала пульсации крови.
Значит, умерла. Умерла пленницей в этом доме и стала заложницей собственного тела. И кто она теперь? Душа? Призрачное воспоминание, отложившееся на глубине сознания? Слишком сложные вопросы, искать ответы на которые не было ни малейшего желания.
