Когда родилась Луна - Сара А. Паркер

― Она сказала что-то плохое?

― Сол объявила, что, поскольку в твою честь уже пролилась кровь, ты не должна оставлять этот кратер несвязанной. Если такое произойдет, на это место пролитой крови упадет еще больше лун, и клан Джокулл потеряет свое убежище. Многие погибнут. Ее слово окончательно.

Моя дрожь внезапно прекращается, словно каждый мускул в моем теле только что наполнился противоядием.

Каан сглатывает и, не отводя от меня глаз, отрывается от Хока. Он идет ко мне, его взгляд наполнен сочувствием и нежностью, когда он снимает с себя мальмер.

Моя кровь застывает.

Он падает передо мной на колени и опускает голову между плеч, склоняясь так низко, что видна его спина, а сложенные горстью ладони вытянуты вперед, обнимая его прекрасный мальмер…

Наступает абсолютная тишина.

Даже ветер прекращает свое неистовое волнение.

Сердце бьется так высоко в горле, что трудно дышать.

Я смотрю на кулон ― на темного саберсайта и серебряного мунплюма, заключенных в вечные объятия, ― и восхищаюсь изысканностью работы. Любовью, которую он вложил в каждый изгиб резьбы.

Видение овладевает мной с такой силой, что у меня перехватывает дыхание:

Мальмер Каана покоится между моими обнаженными грудями, мое тело покрыто испариной, я дрожу от накатывающего наслаждения, глядя ниже своего пупка. Вниз, между моих раздвинутых бедер, которые обхватывают большие, сильные руки…

Вниз, туда, где горящие, как угли, глаза Каана устремлены на меня, его язык ласкает мой…

Я лопаю видение, как мыльный пузырь хватая ртом воздух, от которого у меня лишь сильнее кружится голова. Она пульсирует от более глубокой и мучительной боли. Как бы я ни старалась изгнать этот образ из своего сознания, я остаюсь с этим маслянистым ощущением обладания, который обволакивает мои внутренности.

Единственная уверенность пронзает мое сердце, как основание горного хребта, и ее невозможно сдвинуть с места.

Я хочу принять этот прекрасный, опасный предмет.

Подержать его.

Прижать его к себе.

Хотя бы ненадолго.

Воодушевленная этим единственным знанием ― игнорируя его тревожащие последствия, с которыми я разберусь в другой дей, когда мы преодолеем это коварное препятствие, ― я протягиваю руку, обхватываю пальцами мальмер и прижимаю его к груди.

Внутри меня что-то замирает, словно ключ, вставленный на место, но я не зацикливаюсь на этом. Не пытаюсь осознать.

Это нереально.

Это выживание.

Каан остается передо мной, руки пусты, и так долго держит позу, что толпа начинает роптать. Некоторые даже ахают.

― Что он делает?

― Он просит тебя прикоснуться к его рейди, ― хриплым от благоговения голосом произносит Саиза. ― Он хочет сказать, что ставит тебя превыше себя и, что самое главное, превыше своей чести.

Мое сердце замирает, глаза расширяются.

― Я… Я не знаю, что я сделала, чтобы заслужить это. ― В этом нет никакого смысла.

― Он объявляет тебя своим роскром. Его великим. Если ты примешь эту честь, его титул перейдет к тебе, если он падет в этот дей.

Если он падет…

Странная острая боль пронзает мою грудь, словно глубоко вонзившийся кинжал.

― Чт… ― Мой голос срывается, и я смотрю на Саизу с вопросом в глазах, надеясь, что она поймет о чем я хочу спросить, и уверенная, что если я попытаюсь заговорить, то это будут невнятные обрывки.

Что это значит?

Глаза Саизы смягчаются, и она обнимает ладонью мою щеку.

― Это значит, что, если Каан проиграет, любое твое решение не будет оспорено. Ты сможешь уйти, несмотря на то, что на тебя претендуют, и не подвергнешься бесчестию, потому что тебя будут считать более великим воином, чем Хока.

Каждая клеточка моего тела наполняется глубоким, четким пониманием, и следующий вздох получается прерывистым. Он хочет, чтобы я выбралась… Несмотря ни на что.

Мой взгляд падает на стоящего передо мной мужчину, что-то подкатывает к горлу, и я с трудом проглатываю это и понимаю, насколько была права, что сбежала.

Ушла.

О нем слишком, слишком легко начать заботиться.

Саиза стирает немного моей крови с ключицы и наносит мне на пальцы. ― Ты можешь прикоснуться к нему и принять эту великую честь.

Я сжимаю руку в кулак, разжимаю, смотрю на свою кровь, стекающую по ней, затем на мальмер, зажатый в другой ладони.

Я не заслуживаю этого. Ни капли. Но я также не хочу проявлять неуважение к нему, отказываясь от прекрасного жеста, который значит гораздо больше, чем, по мнению этого великолепного мужчины, я стою.

Воцаряется тишина, и я борюсь с этими чувствами, загоняя их под ребра, пока смотрю на изображение, нарисованное на его спине. На причудливую луну размером с половину моего кулака, словно я могла бы обхватить ее ладонями и прижать к себе.

Я устремляюсь к нему всем сердцем, протягивая руку к луне, которую я так сильно люблю.

Каан дрожит всем телом, и это движение отдается вибрацией в моей руке и в переполненном чувствами сердце, заставляя меня не дышать.

Он встает ― слишком быстро.

Слишком медленно.

Какая-то странная, незнакомая часть меня хочет потянуться вперед и схватить его. Закричать, чтобы он остался.

Умолять его жить.

Не отрывая взгляда от земли, он поднимает кулак, шесть раз ударяет себя в грудь, а затем поворачивается и направляется к стойке с оружием под звуки задыхающейся, ропщущей толпы.

ГЛАВА 43

В воздухе повисает напряжение, сотни взглядов царапают мою кожу.

Проникают под нее.

Я обвожу взглядом пялящуюся на меня толпу, затем смотрю на побледневшее лицо и округлившиеся глаза Саизы, наблюдающей за отступлением короля.

― Почему шесть?

― Я не знаю, ― говорит она. ― Пять для Оа. Шесть ― это неслыханно.

Я сглатываю, крепче сжимая мальмер Каана.

Он перебирает оружие на ближайшей стойке, откладывает в сторону, и наконец, берет маленький нож, который я заметила раньше ― с целой пастью острых зубьев, расположенных по краю плоского лезвия.

Он перекидывает его из руки в руку, ворчит, затем стаскивает ботинки и отбрасывает их в сторону.

― Hach te nei, Rygun, ― рычит он, указывая на своего зверя, и его строгие слова эхом отражаются от отвесных стен кратера. ― Hach te nei, ack gutchen!

Я наклоняюсь к Саизе.

― Что он говорит?

― Он приказывает Райгану отступить… независимо от исхода боя.

Последние четыре слова камнем падают мне на грудь.

Пылающие глаза по-прежнему прикованы к Каану, зверь наполняет грудь воздухом, который затем вырывается на свободу с таким резким грохотом, что наполняет кратер