Дело смерти (ЛП) - Халле Карина

— Разве тебе не нужно мое разрешение? — Я напрягаюсь, сама мысль о съемке неприятна.

Его улыбка выходит жесткой:

— Здесь — нет. Это оговорено в твоем договоре о неразглашении.

— У тебя есть копия, чтобы я могла проверить? — ворчу я. — Не особо честно, что у меня нет доступа к компьютеру, чтобы посмотреть, что я там подписала.

— Давай вернемся к этому позже. У нас с тобой всего час в неделю, и я хочу использовать его с толком.

Откидываюсь на спинку, внутри все напряжено. Каким бы привлекательным он ни был, я настроена быть предельно упрямой. А это, увы, непросто — стоит завести разговор обо мне, и я, как назло, начинаю болтать.

— Скажи, мисс Деник, — мягко произносит Кинкейд, — ты хорошо спишь?

— Тебе лучше знать, — отвечаю. — Ведь это ты постоянно стоишь под моим окном по ночам.

Он разводит руками в притворной невинности:

— Просто вечерняя прогулка.

— Ага. Патруль против медведей.

Уголок его губ приподнимается:

— Да. Кто-то же должен заботиться о твоей безопасности.

— И как давно ты здесь работаешь? — Я оглядываю комнату. — Видно, что место обжитое. Мне нравится.

— Пять лет, — отвечает он. — Но мы ведь здесь, чтобы говорить не обо мне.

— Жаль. Ты куда интереснее меня.

В его взгляде мелькает что-то острое, неразгаданное:

— Неправда. И ты это знаешь. Ты особенная, Сидни.

Я закатываю глаза:

— Каждый хочет в это верить.

— Но это правда. Вот почему ты здесь. Знаешь, сколько заявок мы получаем каждый год? Тысячи. Будущие нейробиологи, генетики, биологи — все хотят попасть сюда, но только те, кто действительно особенный, как ты, проходят отбор. Ты доказала свою ценность. Расскажи, как ты обнаружила темный гриб.

— Я слышала о темных грибах и увидела список разыскиваемых находок доктора Нильссона на одном сайте. Уже тогда интересовалась секвенированием ДНК и молекулярными данными и решила применить это к списку. Мы ведь говорим о миллионах неклассифицированных грибов, которых не можем толком увидеть — в земле, в море, в воздухе. Мы можем выделить их ДНК, но не можем отнести к известным организмам. Это… завораживает.

Обычно, когда я говорю о темных грибах, меня переполняет азарт, но на этот раз я удивляюсь, как спокойно себя веду.

— То есть, ты просто последовала за своим любопытством?

— Да.

Он чуть подается вперед, внимательно разглядывая меня.

— И это никак не связано с тем, что твое открытие будет носить твое имя? Что тебя станут узнавать, ценить, восхищаться?

Я сглатываю.

— Ну… наверное.

Конечно, это сыграло свою роль. Мое эго упивалось мыслью, что я открою что-то первой. Что имя Сидни Деник будут знать — пусть даже только в узком кругу фанатов микологии.

— Ты бы назвала себя амбициозной? — Он достает блокнот и ручку, что-то записывает.

— Да.

— И всегда такой была?

— С детства, — отвечаю я. И начинаю рассказывать, как мечтала стать сумасшедшим ученым и как бабушка меня в этом подзадоривала.

Его чуть забавляет мой рассказ.

— Понятно, — говорит он с легкой улыбкой, и серые глаза на мгновение теплеют. Потом Кинкейд снова становится серьезным. — А твои амбиции когда-нибудь принимали темную сторону?

Я замираю, сердце тревожно бьется.

Он же не может знать?..

Хотя… у него ведь есть доступ к интернету. Конечно, может.

— Нет, — лгу я. Он не может знать. А если и знает, мне незачем повторять. Да и притянуть это к амбициям… сомнительно. Я думала, что профессор Эдвардс действительно ко мне неравнодушен. Это он использовал меня, солгал, что не женат. Это из-за него я потеряла стипендию Стэнфорда.

— Ты чувствуешь здесь, в Мадроне, те же амбиции? — спрашивает он. — Полагаю, твоя выпускная работа для тебя первостепенна и ты всегда о ней думаешь.

Я моргаю пару раз.

— На самом деле, нет. С тех пор как сюда приехала, я о ней почти не думаю.

«Ведь для меня больше нет никакой работы», — так и тянет сказать.

Кинкейд что-то записывает, а я стараюсь не отвлекаться на то, как красиво его пальцы двигаются, когда он пишет.

— Как ты спишь? — снова спрашивает он, глядя на меня. — Ты ведь так и не ответила. Уклонилась.

Я морщу нос.

— Думаю, сплю нормально. Но ощущение, будто не высыпаюсь. С тех пор как сюда приехала, я все время уставшая.

— Аппетит?

— Почти никакой. Еда отличная, просто… не голодна. Такое чувство, что я похудела.

— Ты принимаешь какие-то лекарства?

— Да. У меня внутриматочная спираль, и я пью Аддерал.

— В каком количестве?

— Всего десять миллиграмм, два раза в день. Но думаю сократить. Фармацевт дал только на два месяца. Знаешь, если берешь на три, сразу решают, что торгуешь — упаси боже. Так что буду пить раз в день.

Он откидывается в кресле, постукивая длинными пальцами по подлокотнику.

— Хочешь провести маленький эксперимент?

Я приподнимаю бровь.

— Что за эксперимент?

— Даже два. Первое — я хочу, чтобы ты вела дневник. Каждый вечер перед сном записывай пару строк о дне или о своем состоянии — физическом, эмоциональном.

Он достает из ящика стола блокнот в искусственной коже и протягивает мне.

Я беру его, переворачиваю в руках. Люблю красивые тетради.

— Ты не будешь его читать?

— Нет. Это не для меня. Для тебя.

— Хорошо. А второе?

— Я хочу, чтобы ты перестала принимать свои лекарства на пару недель.

Я тупо смотрю на него.

— Почему?

— Думаю, ты будешь спать лучше.

— Мне это нужно, чтобы функционировать, — говорю я, чувствуя, как накатывает паника.

— Стимуляторы могут быть очень полезны, но по симптомам, которые ты описываешь — усталость, даже когда спишь, и отсутствие аппетита, — я думаю, мы сможем справиться с твоим СДВГ с помощью поведенческой терапии. Ты принимаешь всего десять миллиграммов. Можно попробовать обойтись без лекарств. И этот дневник должен помочь.

Я качаю головой.

— Нет. Мне нужно, чтобы мозг работал на полную, пока я здесь. Мне нужно концентрироваться на дипломе. — Про последнее я вру.

— Все будет нормально. Обещаю. Всего пара недель, и если разницы не почувствуешь — вернешься к ним. К тому же тебе все равно нужно их экономить. — Кинкейд делает паузу, облизывает губы, его взгляд цепко ловит мой. — Разве ты мне не доверяешь?

Я чувствую, как дыхание застревает в груди.

— Я тебя не знаю, — шепчу я.

— Разве ты никогда не доверяла человеку, которого не знаешь?

— Доверяла. И это никогда не заканчивалось хорошо.

Он медленно кивает.

— Понимаю. Тогда я прошу тебя довериться мне, Сидни Деник. Я желаю тебе только добра. — Он сглатывает. — Пожалуйста.

Неожиданно для себя я соглашаюсь.

— Ладно.

Он улыбается по-настоящему — глаза чуть щурятся, на щеках появляются морщинки, и на одно короткое, красивое мгновение его лицо светлеет.

Вау. Я не могу не улыбнуться в ответ.

— Я тебя не подведу, — говорит он. Потом слегка кашляет и переводит взгляд обратно на блокнот, и чары между нами исчезают. — Как у тебя ладится с остальными студентами?

Я пожимаю плечами.

— Ну… думаю, я завела друзей.

— Тебе это легко дается? Дружить?

— Определи слово «друзья», — говорю я с усмешкой. — Кажется, я нахожу общий язык со многими. На поверхностном уровне, по крайней мере. Думаю, я легкая в общении и веселая. Людям нравится быть рядом со мной…

— А глубже этого уровня? — спрашивает он, подаваясь вперед и складывая пальцы домиком.

Я замолкаю, задумываясь.

— Думаю, мне сложно удерживать людей. Потому что, хоть я и честная, но все равно прячу настоящую себя.

— Ты носишь маску.

— Да. Неосознанно. Я должна узнать людей и довериться им, чтобы показать, какая я есть, а когда показываю… часто теряю их.

— Уверен, настоящая ты не так уж отличаешься от той, что видят люди, — тихо говорит он. — Иногда люди чувствуют, что ты скрываешься за маской, и им кажется, будто они недостойны увидеть твое истинное лицо. Дело не всегда в том, что тебя не принимают. Порой они просто думают, что не дотягивают до тебя или не заслуживают твоего доверия. Иногда людям просто хочется почувствовать, что они достаточно важны для тебя, чтобы ты их впустила.