Его самое темное желание (ЛП) - Робертс Тиффани

Перед Кинсли появилась еда. Жареный картофель и морковь, свежий хлеб, масло, большой ломтик сыра, суп с луком-пореем, репчатым луком и капустой и жареный фазан.

Округлив глаза и разинув рот, Кинсли наблюдала, как материализуется еда.

Векс ухмыльнулся.

— Пока твой рот открыт, смертная, ешь.

ГЛАВА 11

Несмотря на все, что Кинсли пришлось пережить за последние пару дней, она не могла поверить в то, чему только что стала свидетельницей. Еда, стоявшая перед ней, выглядела настолько реальной, что к ней можно было прикоснуться, настолько реальной, что она могла ощутить ее запах — сладкий дрожжевой аромат свежеиспеченного хлеба, специи в картофеле и моркови и пикантный аромат сочного мяса.

Тем не менее, все выглядело так, как будто… Это напомнило ей фильм, который она смотрела в детстве, «Крюк», где Потерянные Мальчики буквально воображали, что их еда существует.

— Это все настоящее? — спросила Кинсли, дотрагиваясь до грудки жареной птицы. Она почти ожидала, что палец пройдет сквозь фазана, как сквозь голограмму или мираж, но этого не произошло. Птица была твердой и горячей.

Ее похититель тихо вздохнул.

— Я думал, во время еды нужно класть еду в рот, а не болтать.

Она подняла на него глаза.

— Ты только что сотворил целое блюдо из воздуха.

Его брови сошлись к переносице.

— Я прощу тебе это грубое упрощение, если ты прекратишь задавать вопросы и поешь.

Она откинулась назад, когда пара призрачных рук взметнулась и поставила перед ней тарелку, миску и столовые приборы. Другая пара принесла кувшин с водой и две деревянные чашки.

Кинсли заморгала, глядя на все это.

— Ты такой властный.

— А ты такая… человек, — он указал на еду рукой с длинными пальцами, прежде чем выдвинуть другой стул, откинуть подол своей туники и сесть.

Решив не реагировать на то, что он сказал «человек» как оскорбление, Кинсли настороженно посмотрела на него.

— Значит, ты остаешься.

Он отломил кусок хлеба, привлекая ее внимание к когтям на кончиках пальцев.

— Я приготовил это блюдо. Разве я не имею права попробовать его?

— Я не говорила, что ты не можешь. Наверное, я просто подумала, что ты не захочешь сидеть и есть с простой смертной.

Взяв со стола нож, он зачерпнул кусочек масла и намазал его на хлеб, его движения были столь же грациозны, сколь и агрессивны.

— Я не хочу. И все же неприятности часто неизбежны.

Он протянул руку и положил намазанный маслом хлеб на ее тарелку.

— Ешь.

— Если ты еще раз прикажешь мне поесть, я…

Эти темно-красные глаза сузились в яростном взгляде, призывая ее закончить свою угрозу.

Сморщив носик, Кинсли взяла хлеб и откусила кусочек. Сливочное масло, тающее на теплом, мягком хлебе, казалось раем во рту. Она откусила еще кусочек, даже не проглотив первый.

— Не жди, что я скажу тебе спасибо, — сказала она с набитым ртом.

Ее похититель закатил глаза и оторвал еще один кусок хлеба.

— Судя по тому, что я узнал о тебе, человек, благодарность — это последнее, чего я ожидал.

— Ты ничего обо мне не знаешь.

— Единственное, что мне нужно знать о тебе, это то, что ты согласна…

Огоньки вспыхнули, трепеща по обе стороны от него. Их навязчивый шепот заполнил уши Кинсли, когда ее похититель уставился на маленьких существ, его рот скривился в хмурой гримасе. Он намазал хлеб маслом, на этот раз с гораздо большей агрессией, чем изяществом, и вонзил в него клыки.

Он был похож на ребенка, которого только что отругали.

Кинсли наблюдала за ним, забавляясь.

— Ты собираешься закончить свою мысль или…

Он повернулся к ней с хмурым взглядом.

— Ты закончила есть?

Она уставилась на него, нарочито медленно отправляя в открытый рот последний кусочек хлеба, который он ей дал.

— Неа.

Один из огоньков приблизился к его уху и заговорил с ним, его голос был едва слышен Кинсли.

— Значит, ты можешь их понимать? — спросила она.

Не глядя на нее, он оторвал фазанью ножку и положил ей на тарелку.

— К сожалению, да.

— У них есть имена?

Огоньки повернулись к ней.

Ее похититель положил ей в тарелку немного жареных овощей.

— Да.

— И какие они…?

Взяв нож, он отрезал толстый ломтик сыра от дольки и положил его рядом с овощами, прежде чем указать на самый яркий из трех огоньков.

— Вспышка.

Это тот, который был в спальне раньше. Тот, которого она нарисовала.

Он указал на следующих.

— Эхо. И Тень.

Последний огонек, Тень, был немного менее интенсивным, чем остальные, чуть более бестелесным. И его сердцевина была лишь чуточку темнее.

— Приятно познакомиться, Вспышка, Эхо и Тень, — сказала Кинсли.

Вспышка изобразила крошечный поклон, который повторила Эхо. Тень опустила голову.

Кинсли взяла фазанью ножку и посмотрела на своего похитителя.

— А у тебя есть имя?

— Ты можешь называть меня своим…

Она ткнула в фазаньей ногой в его сторону.

— Я не буду называть тебя хозяином, так что можешь просто забыть об этом.

Черты его лица потемнели, и на мгновение показалось, что комната потемнела вместе с ним.

— Мое имя тебя не касается.

— Значит, все таки — лорд Мудак, — она откусила кусочек от ножки.

Легкий, звенящий звук исходил от всех трех огоньков. Они смеялись.

Он зарычал, хлопнув ладонью по столу.

— Сердце наполняется радостью при виде того, как вы вчетвером веселитесь.

Кинсли расширила глаза в притворном удивлении и прижала пальцы к груди.

— У тебя есть сердце? Кто бы мог подумать?

— Векс.

— Что?

— Векс, — повторил он сквозь стиснутые клыки. — Так ты можешь меня называть. И это же значит «раздражаешь» на моем языке.

Она ухмыльнулась, гордясь тем, что вывела его из себя.

— Векс. Неужели это было так сложно?

— По моему ограниченному опыту, с тобой ничего не дается легко.

— Да, конечно, с огоньками приятно познакомиться — это же блуждающие огни, да? — но вот с тобой, Векс, знакомство не из приятных.

Огоньки снова рассмеялись.

Векс бросил на них взгляд, прежде чем уставиться на Кинсли, барабаня когтями по столу.

— Ты утомляешь.

Кинсли пожала плечами и положила ножку на тарелку, прежде чем налить себе немного супа.

— Мама с папой говорили то же самое.

— Значит, среди смертных еще можно найти мудрость.

Не отрывая глаз от своей тарелки, она съела пару ложек супа, полностью осознавая, что Векс все это время смотрел на нее. Она взглянула на него.

Он откинулся на спинку кресла, положив руки на подлокотники и расставив ноги. Его длинные черные волосы ниспадали на плечи. Несколько тонких косичек, украшенных маленькими серебряными кольцами, были закинуты за заостренные уши, на кончиках которых красовались изящные серебряные каффы. Поза и формальная одежда делали его похожим на раздраженного принца.

Раздраженного, поразительно привлекательного принца.

Нет, Кинсли. Ты не будешь так думать о своем похитителе. Ты слышала о стокгольмском синдроме, не так ли?

Это не меняет того факта, что он красив.

Тсссс.

— Так… кто ты? — спросила Кинсли, помешивая суп в тарелке.

— Обманчиво простой вопрос без простого ответа, — он наклонил голову и, прищурившись, посмотрел на нее. — А что ответила бы ты, если бы я задал тебе тот же вопрос?

— Я бы сказала, что я человек.

— Ах. Таким образом, все твое существо может быть сведено к вашей человечности.

— Человек — это что я есть, а не кто я есть.

Векс продолжал тщательно изучать ее, пока, наконец, не кивнул и не сказал:

— Я гоблин.

— Гоблин? — Кинсли нахмурилась. Это… не может быть правдой.

Его голова наклонилась в другую сторону.

— Ты недовольна моим ответом?

— Нет, просто… Гоблинов всегда изображают маленькими, злыми, уродливыми существами, а ты…