Хорошие девочки попадают в Ад (СИ) - Индиви Марина

— Разговором. Ты — и поговорить?

Лукас хмыкнул.

— Вот, именно это я и имела в виду.

— У меня для тебя сюрприз.

— Господи, еще и сюрприз. Мне прямо сейчас бежать топиться в океане?

— Подожди до завтра. — Он распахнул ведущую в его кабинет дверь, я шагнула туда, и…

Во мне кончился воздух.

Во мне кончились мысли.

Во мне кончилось все, даже сердцебиение, кажется, потому что я не слышала его.

Потому что в кресле рядом со столом Лукаса сидела мама. Моя мама. И, заметив меня, она поднялась.

Я помнила ее совершенно другой, но тогда и время было другое. Она тоже была светловолосая, с глазами цвета неба. Но у нее были более кукольные черты лица (я вобрала некоторую резкость отца), больше свойственные современному бэби-фейс. Можно сказать, моя мама до сих пор была в тренде, хотя и после явных пластических операций. И не одной.

— Ч… — Я хотела спросить, что все это значит, какого хрена, но дверь за моей спиной уже с легким щелчком закрылась, и мы остались наедине.

— Никита, — произнесла она и шагнула ко мне, но я выставила вперед руки.

Какого хрена?! Лукас, нахрен, что о себе возомнил?!

— Нет, — сказала я, пытаясь удержаться на грани истерики и шока, — не надо. Не думай, что между нами все будет так, как будто не было всех этих лет.

— Я и не думаю… я… — мама замолчала, словно подбирая слова. Волосы у нее были в длинном хвосте, а еще она была в отличной форме. Ее подруги и ровесницы удавились бы от зависти, а незнакомые люди вполне могли бы принять нас за сестер. — Я очень давно думала, как к тебе подступиться. Через твоего отца не получалось, он наотрез отказался с тобой говорить на эту тему.

— Неудивительно.

— Но я очень хотела тебя увидеть, Никита. Очень хотела! Поэтому когда меня нашли люди Лукаса…

Мне захотелось догнать его и треснуть изо всех сил. Вот такое глупое детское желание, но ничего, могу себе позволить. В конце концов, он сам притащил сюда мою маму, а рядом с матерями мы все становимся детьми. Так или иначе.

— Я с радостью согласилась. Я правда очень скучала, Никита…

— Я Ники, — перебила я. — Могу тебе только посочувствовать, но не от чистого сердца.

Я сотню раз представляла эту встречу. Сотню раз думала о том, как все это будет, что я скажу, а в реальности… в реальности все оказалось остро и плоско. Остро — потому что я чувствовала, что меня сейчас словно на тысячи частей рвет, плоско — потому что «я правда скучала, Никита», «я очень хотела тебя увидеть, Никита» — все это было как из какой-то дешевой мелодрамы. Совершенно не к месту, не в тему, и я гораздо охотнее поверила бы в то, что мою маму запихнули в частный самолет добровольно-принудительно, как меня, чем в то, что она с радостью прилетела на Мальдивы.

После того, как я ее послала, я не смотрела ее страницы, я заблокировала любую возможность с ней пересечься, и вот, пожалуйста, Лукас Вайцграф просто взял — и вытащил все это на свет, как грязные трусы со дна корзины для белья.

Мама не выглядела страдающей, она выглядела наслаждающейся жизнью, преспокойненько оставившей меня в прошлом, и это… это было замечательно. Потому что сейчас я выйду из этого кабинета, и она снова останется в прошлом.

— Ники… мне так жаль…

— Нет, — перебила я. — Нет, мама, тебе не жаль. Я, нахрен, не знаю, понятия не имею, зачем ты согласилась приехать — чтобы тебе лучше спалось, еще легче жилось, чтобы у тебя в графе «хорошая мать» стояла галочка возле пункта «Мы с Никитой подружки», но этого не будет. Никогда, ты меня слышишь? Ты никогда не станешь мне матерью, так же, как ты никогда раньше ей не была. Окей? Все, счастливо оставаться.

Я развернулась, чтобы выйти, но мама побежала за мной, схватила меня за руку.

— Я не бросала тебя, клянусь. Твой отец заставил меня уйти.

— Ну да, конечно, — я фыркнула, сбрасывая ее руку.

Злость на эту женщину придавала мне сил, только поэтому я еще не билась в истерике.

— Это правда, Ники, — тихо сказала она. — Если хочешь, можешь спросить у него.

Он не мог.

Эта мысль вспорола мне сознание раскаленным железом.

Она лжет. В отличие от нее, отец никогда меня не предавал. Он всегда был со мной. Это он утешал меня, это он сидел со мной, когда я болела.

— Я не стану спрашивать у него такую чушь.

— Но ты же хотела знать, почему я ушла. Так спроси. — В глазах мамы впервые за все время нашей встречи наконец-то сверкнула ярость. — Он ревновал меня к каждому столбу. Он меня контролировал. Проверял мои телефоны. Он мне угрожал, Ники. Скажешь, такого никогда не было с тобой?

Никогда.

Или было? Потому что мой отец обещал разрушить все, что принадлежит Робу, и он разрушил. А еще, когда стало ясно, что я не отступлюсь, он выплюнул мне в лицо:

— Ты такая же, как твоя мать.

Это был первый и единственный раз, когда он использовал такой прием, но… это, блядь, было больно. Именно тогда я ушла окончательно, это был наш последний разговор, а он больше ни разу не попытался со мной связаться. Так же, как и я с ним.

— Он сказал, что отпустит меня с одним условием, Ники. С одним условием, что я никогда не скажу тебе правду. Иначе «тебе и твоему трахарю конец».

Я прикрыла глаза. Мой мир, и без того не сильно устойчивый, сейчас напоминал сошедшую с орбиты Землю. Она неслась сквозь космос в неизвестном направлении, и у этого направления не было даже никакой определенной траектории. Я думала, что когда Лукас меня отпустит, я вернусь в родной город, чтобы помириться с отцом. Но… было ли мне, с кем мириться?

Да и стоило ли?

Мать ушла, сдавшись под его напором, она ему изменила, и у меня не было сейчас ни сил, ни желания копаться в этом грязном белье — кто, кому, почему, зачем. Но он, мать его, лгал мне. Он мне лгал все эти годы. Все эти годы заставлял меня верить в то, что я, нахрен, реально ей не сдалась.

Да пошел он.

Я не могла проверить это прямо сейчас, не могла ничего у него спросить, но я каким-то блядским шестым чувством ощущала, что это правда. Что она наконец-то сказала мне правду.

— Ты можешь просто меня выслушать? — спросила мама. — Я не прошу твоей любви, прощения, ничего такого, я просто хочу сказать то, что должна была сказать очень давно. Для меня это важно сейчас. Понимаешь?

Понимаю ли я? О да, я еще как понимала. Я отлично ее понимала, но… на этом все. Эта женщина для меня теперь чужая, в точности так же, как для меня чужой мой отец. Иногда можно остаться сиротой, имея обоих родителей, поздравляю тебя, Ники, это твой случай.

— Мне все равно, — сказала я. — Я не хочу тебя слушать.

И раньше, чем она успела ответить, вышла из кабинета.

Глава 18

Лукас

Амира как-то сказала, что Ники не видится с матерью. В принципе, он это знал и так, изучить жизни Никиты Савицкой оказалось несложно. Но почему-то именно слова дочери зацепили, и в каком-то совершенно странном порыве он нашел бывшую Савицкую, а ныне Гордон, Анастасию Гордон в Остине, штат Техас. Это был ее третий брак, за состоятельного айтишника младше ее на десять лет Анастасия вышла после того, как поссорилась со своим музыкантом. Правда, до этого у нее родилась еще одна дочь, и, видимо потому что она родилась уже в Штатах, ее было решено назвать Мелиссой. Ей недавно исполнилось восемнадцать, и, когда Лукас увидел ее фото, первое, что ему пришло в голову — она штампует дочерей на 3D принтере. Мелисса была очень похожа на Ники. Очень. Разве что носила длинные волосы. Еще у Анастасии было двое мальчиков-близнецов от третьего брака, и вот они как раз были абсолютно на нее не похожи. Все это он узнал достаточно быстро — стоило только пожелать, а вот со встречей Ники и ее матери было сложнее. Он не думал об этом до того самого дня, как решил ее отпустить, и даже сейчас толком не понимал, зачем вообще все это сделал.

Даже когда шел с ней по коридору к своему кабинету, и еще больше он не понимал, почему не желает ее отпускать. Ники с самого начала была временной переменной в уравнении его жизни. В его жизни и жизни Амиры, поэтому сейчас Лукас сидел на ступеньках виллы, сворачивая в трубочку упавший лист — наподобие сигары, слушая тропический стрекот и думал о том, что совсем скоро этой переменной в его жизни не станет.