Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП) - Райли Хейзел

Глава 12. ФРАГМЕНТЫ ЖИЗНИ

Аид часто изображался как бог суровый и недоступный, но не злой. Он был известен тем, что ревностно оберегал свою супругу Персефону и яростно защищал своё царство.

Хайдес

Конфуций говорил, что жизнь на самом деле очень проста, и только мы сами упорно усложняем её. Ну так вот, я бы с удовольствием сказал Конфуцию громкое «иди к чёрту».

Это не я тот мудак, который сам себе всё запутывает. Это другие не дают мне спокойно жить. Каждый раз, когда думаю, что смогу хоть чуть-чуть передохнуть, тут же появляется новая проблема.

— Я приняла соглашение Кроноса! — кричит Хейвен. — Аполлон солгал. Он обманул моего брата и загнал его туда!

Над нами нависает тишина. Будто мы в пузыре, отрезанном от остального мира, и сквозь его тонкие стенки можно слышать, как жизнь там, снаружи, идёт своим чередом. А мы застряли здесь.

Что-то внутри меня не так. Я прокручиваю в голове слова Хейвен. Она согласилась. Значит, только что вернулась от моего отца. Она бы вошла в лабиринт через два месяца и стала одной из нас. Она отказалась бы от меня. Сердце сжимается в тисках, но сейчас не время терзаться этим, потому что есть проблема куда серьёзнее.

Всё решается в долю секунды. Короткий миг, когда я ловлю морскую синеву глаз Гермеса — и мы понимаем друг друга без слов. Это почти телепатия:

Хейвен бросится на Аполлона.

Да, бросится. У неё в глазах безумие.

Я держу её слева.

Я справа.

И это подтверждается, когда Гермес срывается вперёд одновременно со мной. Я хватаю её за левую руку, он — за правую.

Хейвен даже не замечает нас. Её глаза прикованы к Аполлону. Я не понимаю, чего в них больше — разочарования или ярости.

— Как ты мог сделать такое? — шепчет она.

Мой брат склоняет голову, пряча лицо за занавесью волос. — Я должен был защитить тебя.

— Я тебя об этом не просила! — взрывается Хейвен. — Я ни кого не просила вмешиваться. Наоборот, я хотела лишь свободы выбора. Но попросить вас отойти в сторону и не думать, будто только вы способны принимать правильные решения, — это, конечно, невозможно, да?

Аполлон терзает руки. Молчит. И часть меня страдает, потому что я знаю: он ощущает вину, которая с ним останется навсегда. Я видел его таким раньше. Когда родители отчитывали его в детстве, а он потом тайком плакал.

— Хейвен, твой выбор был бы объективно дерьмовым, — вставляет Гермес, сказав именно то, чего не должен был.

Она резко поворачивает голову к нему, и он невольно пятится назад. — А ты что вообще лезешь со своими оценками, Гермес? Что ты понимаешь о жизни впроголодь? Со своей виллы, со своего семейного острова, что ты знаешь о крохотной квартирке в убогом районе, где воду отключают, свет мигает, а в холодильнике пусто? Ты хоть представляешь, как бесит, когда всю жизнь у тебя была одна лишь посредственность, и даже её собираются отнять?

Я уже хочу велеть Гермесу заткнуть пасть, но он опять опережает и лезет не туда:

— С тобой ничего не случится. Ты не останешься без дома, Хейвен. Пока мы рядом.

Хейвен резко вырывается, и когда я пытаюсь удержать, она толкает меня так сильно, что я разжимаю руки, ошеломлённый.

— Может, я и потеряю, — выдыхает она. — Но сейчас речь не обо мне. Речь о моём отце и моём брате. Ньют никогда не должен был туда войти. Это был мой выбор, и вы обязаны были его уважать!

Её грудь всё чаще и чаще вздымается. Дыхание рвётся, лицо заливает жар, зрачки расширены, веки дрожат. Её накрывает приступ паники.

— Я не могу позволить, чтобы с Ньютом что-то случилось, — шепчет Хейвен и, пятясь, натыкается плечом на Аполлона. Отдёргивает руку, будто обожглась. Посейдон протягивает ладонь, но Хейвен отшатывается. — Я не могу допустить, чтобы он остался там. Не могу. Это неправильно. Это не ваше дело. Вам не следовало, вам не…

Её слова сливаются в бессвязное бормотание. И на наших глазах, под свинцовым небом, готовым разразиться грозой, она бросается к воротам Лабиринта Минотавра. Решётка белая, безупречная, и высотой с пять метров, как и зелёные стены-живые изгороди.

— Ньют! — крик Хейвен разносится эхом. Она упирается ногой, подтягивается руками по металлическим прутьям. Подошва срывается, и я уже рвусь вперёд, чтобы удержать её, но она снова выравнивается и карабкается выше. Будто собирается перелезть через острые пики наверху.

В голове вспыхивает картина: Хейвен, насквозь пронзённая ими. Она не понимает, что творит.

— Она убьётся, — бросает Арес, не сводя с неё глаз. Делает шаг вперёд. — Надо помочь.

Я отталкиваю его назад. — Даже не думай, — шиплю, шагая к Хейвен. С другим членом семьи я бы не спорил. Но не с Аресом. Он только воспользуется её состоянием. А мне нужно быть рядом с ней.

— Persefóni mou, спустись, пожалуйста, — шепчу, кладя руки ей на талию и осторожно потягивая вниз, чтобы не испугать.

Хейвен меня не слышит. Она зовёт брата, вцепившись в решётку, и голос её срывается:

— Ньют, прошу тебя! Вернись! Я согласилась на сделку. Я согласилась!

Рука соскальзывает, и тело падает назад — я ловлю её и стягиваю вниз. Она дёргается, хнычет, как ребёнок. Вся семья стоит неподалёку и смотрит.

— Пойдём, Хейвен, — шепчу ей на ухо.

Она резко мотает головой и случайно (или намеренно) стукается об мою. Боль несильная, но я на миг теряю равновесие. Этого хватает, чтобы она попыталась вырваться. Напрасно: я быстрее.

— Пожалуйста, Хайдес, отпусти, — умоляет она, голос сорванный. — Отпусти, прошу. Я должна пойти за ним. Должна вытащить его. Это мой брат. Я не могу его там оставить. — Она поворачивает ко мне лицо, её разноцветные глаза сияют слезами и страхом. — Прошу, Хайдес. Отпусти. Умоляю.

Я резко сжимаю челюсть. — Прости, Хейвен, но я не могу. Ньют уже вошёл. Если ты пойдёшь за ним…

Я не договариваю. Но она умная, и в голове уже звучит конец фразы: тогда мы потеряем двоих вместо одного.

Она обвисает у меня на руках. И разражается глубоким, рвущим душу плачем. Её всхлипы разносятся по пустынному пространству. Молнии рассекли небо, гром загрохотал, но даже они не смогли заглушить её крик. Она как богиня. Прекрасная и отчаянная богиня, чей гнев и чья боль разбудили стихию.

— Я не успела ему сказать… — Хейвен рыдает, захлёбываясь словами. Шмыгает носом, дыхание рвётся неровно. — Не успела сказать, что это неважно, что и для меня он всегда был братом по крови. Не успела ему этого сказать.

— Нам нужно уйти отсюда, — пытаюсь её успокоить. — Не…

Я не понимаю, что такого сказал не так; её ладони со всей силы врезаются мне в грудь и отталкивают назад. Настроение снова меняется.

— Я имею право делать свои выборы! — кричит она. — Аполлон его обманул! Это несправедливо. Вы не можете решать за меня, не можете!..

— Коэн.

Я закатываю глаза. Ну вот, не хватало ещё его комментария.

— Заткнись, Арес, — огрызается она, полностью со мной солидарная.

Арес приближается, раскинув руки, будто перед ним полиция с нацеленными пистолетами.

— Скажу тебе вещь, от которой тебе будет паршиво, но слушать придётся. Я скажу её только раз. И услышишь ты это только от меня, потому что только я готов быть тем самым неудобным и эгоистом.

— Нет, не хочу слушать… — отворачивается Хейвен.

Но Арес оказывается перед ней в одно мгновение. Кладёт ладони ей на плечи и чуть встряхивает — так, что у меня в груди поднимается жгучее желание свернуть ему шею и покатить её вниз по пляжу.

— Никто не пустит тебя искать Ньюта, — проговаривает он, чеканя каждое слово. И все мы уже понимаем, куда он ведёт. Я хочу его остановить, но тело не слушается. Он идёт напролом. — Никто не пустит, потому что мы все предпочитаем, чтобы пострадал он, а не ты. Вот она — неудобная правда. Мы все готовы его принести в жертву ради тебя.

Хейвен замирает. Я не вижу её лица, но её плечи начинают дрожать. Арес отступает на шаг. И тут Хейвен вкладывает всю силу в удар — кулак врезается ему в лицо. Едва костяшки успевают коснуться кожи, как вторая рука уже летит в новом ударе.