Отец на час. Работает спецназ (СИ) - Коваль Лина

— Не спорь. Это не обсуждается. Сергей останется с вами, а когда я приеду и привезу Леона, то все тебе объясню.

— Что объяснишь? — немного теряюсь.

— Узнаешь, — отводит глаза. — Главное — будь дома и слушайся. Азиату я доверяю. Как самому себе.

— А мне… не доверяешь?

Влад сухо улыбается.

— А тебя… я люблю. Ну все, беги… — целует мой холодный лоб и смотрит, как я неровной походкой направляюсь к дому.

Глава 43. Влад

Секретное оружие бойца спецназа — умение терпеть. Прежде всего именно это качество в приоритете, потому что можно быть до хрена сильным и выдерживать огромные физические нагрузки, которые, безусловно, будут, но если психика слабая, то не выгорит ни-ху-я.

А легкой работы у нас не бывает. Сказки это для новобранцев и контрактников.

Я, кстати, своих бойцов никогда не уговариваю. Жертвовать собой: временем, здоровьем, жизнью, в конце концов, — дар, который тоже не каждому под силу. Здесь всегда сравниваю службу с материнством: только мать ради своего детеныша на все готова. Причем и в природе, и в социуме.

Ни одному самцу и не снились нагрузки, которые выдерживает самка во время родов и пока выкармливает потомство. Уверен, будь здесь Федерика, она б точно не нудила, а ускакала бы вперед так, что хрен догонишь.

— Я устал, — ноет в спину Побединский. — Сколько можно идти?.. А?.. Четвертый час по лесу тащимся. Здесь вообще… клещи!

Обернувшись, скучающе осматриваю бесконечные ели, хилые березы и выгоревшую, жухлую траву.

Если быть честным, клещ тут один. Хуже, чем энцефалитный. Как впился в шею со вчерашнего вечера, так и дузит кровь малыми дозами.

Прибил бы, е-мое.

— Ты бы, Николай… захлопнул хлеборезку-то, — устало вздыхаю и, клацнув зубами, иду дальше.

Комаров с лица сгоняю.

Одни кровопийцы, блядь.

Накинув на голову капюшон ветровки, удачно оказавшейся в багажнике, мысленно по карте сверяюсь. Переживать начинаю, но все плохое от себя гоню. У парня гены Федерики, а значит, не тупой он. Разбалованный чуток, но жизнь это подрихтует. Вон, уже начала.

Отряд бойскаутов, в который горе-папаша засунул Леона-Александра, мне очень даже понравился. Мужики там заведуют грамотные и правильные, потому что из наших, учредительные и разрешающие документы в порядке, живут по уставу в палаточном лагере, по условиям приближенному к военному: ранний подъем, зарядка, еда по расписанию, дежурство, зарницы и марш-броски всякие-разные.

Это и натолкнуло на мысль, что парни просто выдохлись раньше времени и втихую сбежали.

Ну не приспособлен малолетний Побединский с его богатым опытом в бальных танцах и хоровом пении к такому «непотребству», как военная жизнь.

Ему бы планомерно готовиться. Хотя бы с год. Мясо и мышцы наращивать, да зубы учиться стискивать.

— Я устал!.. Ай! — кричит мой горе-напарничек.

Я оттягиваю ветку так, чтобы она точно прилетела ему по роже.

— Да блин! Ты издеваешься?..

— Главное, пальцы береги, Колян, — ржу.

Подмогу в лице полиции и волонтеров пока решили не звать. Слишком много шума, с учетом ситуации с готовящимся покушением на Федерику, ни к чему.

Руководство дало срок до завтра.

Не найдем пацанов — начнется пиздец.

Карту Подмосковья, предусмотрительно купленную на железнодорожной станции, разделили на квадраты и распределили поровну с руководством и работниками лагеря.

Нам с моим будущим «родственником» достался самый верхний участок.

Выбрал я его неспроста, потому что на пути есть несколько деревень, в том числе заброшенных, в которых парни могли осесть, испугавшись нескончаемого дремучего леса.

Если, конечно, с ними ничего не случилось.

Об этом думать тошно и неприятно. Не потому, что проникся какой-то симпатией к Леону. Мать его жалко. Потрясений для нее не хотелось бы.

— Скоро у нас привал? — зудит под ухо папаша. — Давай хоть перекурим. Я устал. У меня обувь натирает…

— Сними.

— Кого снять?

— Обувь сними. И натирать ничего не будет.

— Смеешься надо мной? — психует Коля.

— Да нужен ты больно. Богом прошу, заткнись. Иначе я тебе язык вырву.

— В смысле язык вырвешь?

Кажется, пугается.

Догоняет и смотрит с опаской.

— А зачем тебе язык? Ты ж не певец. На пианино бряцать и без него сможешь. Да и в зале суда меньше пиздеть будешь. Одни плюсы…

Вспомнив о судебном процессе, быстро оглядываюсь и решаюсь. Подавшись вправо, дергаю Побединского за шкварник и вжимаю в дерево.

— Ты чего? — пугается он. — Сдурел?

— Вот думаю прибить тебя и прикопать. Поглубже, чтоб клещи не достали. Как ты вообще?..

— Не посмеешь, — Коля округляет глаза от ужаса.

Человеческий страх — самое мощное вещество. При большой концентрации пахнет так, что многие голову теряют и черти что творят. Меня тоже заводит, что греха таить, — давно ведь мечтал.

Бью несильно.

Если б сильно такого — то сразу наглухо.

Кулак и то не ноет.

— Блядь, — визжит пианюга, выкручиваясь, как старый уж. За харю свою хватается. — У меня тур в Сибири начинается послезавтра, как я теперь с фингалом?..

— Будешь много языком молоть — поддам второй, для асимметрии, так сказать. — Отправляюсь дальше. — И для красоты. Панда за роялем — такого в Сибири точно не видели. Аншлаг обеспечен.

Остановившись, по карте и компасу сверяюсь. К звукам прислушиваюсь.

Через километра два… Да, через два, по моим подсчетам, — первая деревня.

Сомнения берут.

Человеческих следов не видно, но ведь могли другой тропой уйти. Да и молодые они, может, и не в курсе, что надо за собой метки оставлять?..

— Привязался к нам, — причитает Побединский, хромая. — На мою голову. У нас бы, может, чего еще и вышло с Федей…

— Я тебя предупредил.

— Она ведь меркантильная баба-то. И тебя бросит, не вывезешь ее. Как и я не вывез…

— Скорее, она тебя, оглоеда, не вывезла.

— Любила меня сильно, — мечтательно вздыхает. — Дурак был. Изменил по глупости. С ней же мужиком себя давно не чувствовал.

— Мужика в тебе и не было. Не обольщайся. — Прищуриваюсь и ускоряюсь.

Среди плотного леса сначала начинаются проплешины, а потом мы выходим на поле, за которым виднеются старинные избы. Явно заброшенные.

Из каменной трубы одной из них, самой низенькой, валит черный дым.

— Нашли, кажется, — выдыхаю с облегчением и перехожу на бег. — Догоняй, «мужик».

Глава 44. Влад

Широкое поле заканчивается заросшей проселочной дорогой, за которой трава достает аж до подбородка. Лет сто такого не видел. Распихивая сорняки и кустарники малины палкой, добираюсь до калитки.

— Ты там сходи, посмотри. Они — не они. Я пока здесь побуду, — выдает Николя с дороги. — У меня что-то бок прихватило!

— Не подохни только, — отвечаю, даже не оборачиваясь. — Тащить тебя обратно не собираюсь. Здесь отпою, как уж получится.

— Хватит надо мной смеяться! — орет вдогонку.

— Да пошел ты, гондон штопаный, — ворчу под нос. — Больно ты мне сдался. Еще смеяться над тобой.

Из дома доносится шум голосов. Звонких, но не женских точно.

Прислушиваюсь, пиная кроссовкой засохшую грязь на завалинке. А потом, дернув старую металлическую ручку на двери, захожу в избу.

Сразу — полная тишина.

Только редкие, пугливые шепотки.

— Есть кто живой? Хозяева?.. — спрашиваю, пригибаясь.

Потолки низкие — пиздец.

Либо дом так осел, либо для гномов строили.

В дальней комнате нахожу святую троицу: два страстотерпца с перепуганным чумазыми лицами и наш великомученик.

Бледный как полотно и с окровавленной ногой.

— Это за мной, парни, — говорит Леон, глядя на меня.

Не здоровается.

Спасибо тоже не слышу.

Неблагодарный, блядь.

— Ну и чего? Давно тут отдыхаете, парни? — спрашиваю и сажусь на коробку.

Она то ли от баяна, то ли от гармони. А может, это вообще одно и то же?.. Не знаю.