Дело смерти (ЛП) - Халле Карина

Я ожидаю, что она рассмеется, ведь она всегда подшучивала надо мной из-за Кинкейда, но она не смеется. Выражение ее лица серьезно, тон суров.

— Я хочу, чтобы ты была осторожна, — говорит она. — Он пользуется тобой.

Я хмурюсь.

— Нет, это не так. Что ты имеешь в виду?

Она кладет руку мне на плечо и слегка сжимает его.

— Просто будь с ним осторожна, пожалуйста.

После этого, все завтракают овсянкой с орехами, и нам поручают свернуть палатки. Но я не могу перестать думать о словах Лорен. Я знаю, что Кинкейд не пользуется мной, потому что это я все начала. Хочу, чтобы она это знала, но мне никак не удается застать ее наедине, без Рава или Мунавара.

Как раз, когда мы собрали все палатки в свои рюкзаки, Кинкейд, который о чем-то серьезном совещался с Эрнандесом, слушая маленькую рацию в руке, поворачивается к нам.

— Ребята? — гремит Кинкейд, бросая нам беспокойную улыбку. — Боюсь, у меня плохие новости. Метеоцентр сообщает, что через сорок восемь часов на нас обрушится мощный тихоокеанский шторм, а первые волны достигнут нас через 24 часа. Полуостров открыт стихиям со всех трех сторон, и погода здесь обычно и так отвратительная. Мы не можем рисковать и должны немедленно вернуться в поселение.

Все разражаются разочарованным стоном, включая меня.

— Знаю, знаю, — говорит Кинкейд. — Я расстроен не меньше вашего, особенно учитывая, что погода сейчас впервые за долгое время стоит просто великолепная. Но здесь все меняется слишком быстро. Мы можем перенести поездку на следующую неделю, как только шторм утихнет. По крайней мере, тогда вы будете знать, чего ожидать.

— А еда будет получше сэндвичей? — спрашивает Мунавар.

Кинкейд усмехается.

— Да. Обещаю.

И после этого мы все надеваем рюкзаки, зная, что нам предстоит путь вниз, а не вверх.

Забавно, но дистанция от Мадроны помогла мне прочистить голову. Не считая моих странных сексуальных галлюцинаций в лесу, поскольку я до сих пор не понимаю, какого черта это вообще было. Я решаю завернуть тот момент в красивый бантик и запихнуть обратно в голову, где он будет собирать пыль вместе с другими воспоминаниями, на которые я не хочу больше смотреть.

По крайней мере, обратный путь по тропе проходит быстрее, чем подъем вверх. Я стараюсь сосредоточиться на плюсах раннего возвращения в поселение, и единственное, что приходит на ум, — это то, что прокрасться на лодку Кинкейда посреди ночи мне будет куда проще, чем в палатку. И для меня этого вполне достаточно. Заниматься сексом с Кинкейдом — вот единственное, что в последнее время кажется нормальным, словно только он и помогает мне сохранять подобие рассудка.

Но когда мы наконец добираемся до квадроциклов, погода начинает меняться. Становится намного холоднее, дует влажный океанский бриз, а тучи угрожающе низко нависают, суля дождь.

Разумеется, раз мы вернулись раньше времени, лишнего квадроцикла нет, потому что Ник уехал.

— На всех не хватает места, — говорит Кинкейд, задумчиво потирая подбородок.

— Я могу ехать в прицепе! — предлагает Мунавар.

— Все равно места мало, — говорит Эрнандес. — У нас два квадроцикла и три группы, так что одной группе придется остаться, пока другие отвезут людей и вернутся за вами.

— У меня ружье, — говорит Кинкейд. — И только у меня есть на него лицензия. Я останусь.

А я не собираюсь возвращаться в поселение без него.

— Я тоже останусь, — подаю я голос, и мне плевать, если это покажется странным. Я нарочно избегаю взгляда Лорен, но затем она говорит:

— Я тоже.

— И я, — говорят Мунавар и Рав.

Патрик, который был с нами на подъеме, пожимает плечами и говорит, что тоже останется.

— Теперь выясним, кто из вас умеет управлять квадроциклом, — говорит Эрнандес, потирая руки.

Неожиданно Наташа поднимает руку.

— У моих родителей молочная ферма. Я справлюсь.

Так Наташа садится за руль, выглядя вполне уверенно, Эрнандес — за руль другого, а остальные студенты забираются в прицепы. Они машут нам и уезжают, оставляя нас в клубах пыли.

Я сглатываю.

— И что теперь? — спрашиваю я, в поисках руководства глядя на Кинкейда.

— Мы можем сидеть здесь сложа руки, а можем двинуться в путь, — говорит он. — Я голосую за то, чтобы идти. Уверен, мы уже пройдем половину пути, когда они за нами вернутся. Это лучше, чем ждать.

Мы начинаем спускаться по лесовозной дороге. Дождь пока не начался, и ветер стихает до полного штиля. Но на смену ему поднимается туман, он конденсируется на всем вокруг, делая атмосферу холодной, сырой и жуткой. Лес поднимается по другую сторону дороги, но сквозь деревья видно всего на несколько ярдов, а верхушки скрываются в пелене тумана.

Сначала мы почти не разговариваем, воздух наполняется густой, зловещей тишиной, которую нарушает лишь хруст грунтовой дороги под нашими ботинками и мягкий перезвон медвежьих колокольчиков. Из-за тумана появляются комары, и я отмахиваюсь от них, пока они звонко жужжат.

Но пока я это делаю, что-то в затуманенном лесу привлекает мой взгляд.

Там что-то есть, что-то темное крадется, скользит между стволами.

— Эй, ребята, — говорю я, повышая голос. — Может, мне мерещится, но там справа что-то есть? Посмотрите между деревьями.

Кинкейд инстинктивно тянется рукой назад к ружью, пока все смотрят туда, куда уставилась я.

— Не знаю, трудно разобрать, пока мы в движении, — говорит Рав. — Может, нам ост…?

— Нет, — обрывает его Кинкейд, снимая ружье с плеча. — Нет, мы продолжаем идти. И продолжаем говорить. Громко.

— Отлично! — восклицает Мунавар. — Потому что мне кажется, там что-то слева.

Наши головы поворачиваются на другую сторону дороги. Я щурюсь, разглядывая шевелящиеся кусты, пока из них не поднимается черный силуэт.

— Что это? — шепчет Лорен. — Это медведь?

— Может, волк? — говорю я, теперь оглядываясь на правую сторону. Что бы это ни было, оно держится ближе ко мне справа, оставаясь вне поля зрения. Смутная темная фигура в зарослях ежевики шелестит, продирается сквозь них. Если бы туман немного рассеялся, мы бы разглядели лучше, но никто из нас не хочет подходить ближе.

— Нет, я думаю, это медведь, — говорит Кинкейд. — Два взрослых медведя по обе стороны от нас.

— Гризли? — дрожащим голосом спрашивает Патрик.

— Черные медведи, — отвечает Кинкейд. — Которые, как вы знаете, обычно держатся подальше. Они не хотят нам докучать, а мы — им. Возможно, им просто любопытно, они отгоняют нас за пределы своей территории. Поэтому они и не подходят ближе.

Но при слове «медведи» я представляю не мать с медвежатами, которых мы видели вчера. Я представляю себе нечто иное. Того козленка, того волка. Я вижу медведя, с черепа которого сползает шкура, обнажая белую челюсть, острые зубы, пустую глазницу, заполненную извивающимися мицелием. Я представляю себе бьющееся сердце, покрытое мхом, и легкие, наполненные оранжевыми спорами.

И чем дольше я вглядываюсь в очертания среди деревьев, тем больше мне кажется, что я вижу именно это. И движется медведь тоже странно — прихрамывая, волоча ноги, и иногда, когда туман кое-где рассеивается, мне кажется, что я вижу взъерошенную, торчащую дыбом шерсть, как у гиены.

Пожалуйста, пусть это будет обычный медведь, пожалуйста, пусть это будет обычный медведь.

Я ловлю взгляд Кинкейда, когда он оборачивается ко мне, и по суровому выражению его лица, и по тому, как он держит ружье, я понимаю, что он думает о том же.

— Серьезно, к черту это место, — ворчу я себе под нос.

Но когда я смотрю на остальных, ожидая увидеть осуждение, они лишь кивают в согласии.

И правда, к черту это место.

Мы продолжаем идти. Колокольчики звенят громче. Мунавар во весь голос запевает гимн Бангладеша, а затем начинает перечислять игроков своей любимой крикетной команды. Мне кажется, мы все чувствуем, что сходим с ума, слушая его, но все это время медведи в зарослях продолжают идти за нами по пятам. Даже когда Кинкейд предлагает ускориться, медведи легко поспевают за нами, а их движения становятся все более хаотичными.