Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП) - Райли Хейзел

— Нет! — срываюсь на крик.

— Аполлон, ты перегибаешь. Он наш брат, — поддерживает меня Афина. Обычно несокрушимая — голос всё такой же острый, как лезвие, — но лицо сведено ужасом.

— То есть за него ты переживаешь, а за невинную студентку — нет? — парирует он задумчиво. — Любопытно. И разочаровывает, Афина.

Я вцепляюсь в Хайдеса, ногти впиваются в вязаный узор его свитера. Он склоняет голову, подносит губы почти к самому моему уху.

— Тише, любовь моя, — хрипло шепчет. — Со мной ничего не случится.

— Да, ничего не случится, потому что ты туда не пойдёшь, — говорю так, чтобы слышали все, особенно Аполлон. — А почему бы тебе самому не раскрыть секрет? — подталкиваю его. — Ты утверждаешь, что мы все предатели. «Все» — это и ты тоже. Давай правду, которую прячешь, если считаешь себя самым правильным из братьев.

— Учитывай: признание, что твои длинные волосы — это дешёвые накладные пряди, за секрет не засчитывается, — огрызается Арес с хищной ухмылкой. Зевс хлопает его по спине.

К моему огромному удивлению, Аполлон садится на деревянный табурет. Вытягивает длинные сухие ноги, прикусывает губу. Время вязнет — мы ждём, когда он хоть что-то скажет или сделает.

— Моя правда в том, что скрываю я не гадость — в отличие от ваших секретов. И в отличие от того, в чём вы за пару дней успели меня обвинить, только потому что Арес нашёл в моей комнате маску Минотавра.

— Докажи, — не отступаю. — Скажи эту правду, которая делает тебя лучше всех.

Он улыбается — широко, с двумя ямочками по краям. И улыбается мне.

— О, ты больше всех скажешь мне «спасибо», Хейвен. Потому что без меня Хайдес уже давным-давно был бы мёртв. Ты бы его никогда не встретила. Что, учитывая, во что ты сейчас вляпалась, могло бы быть и к лучшему. Но не думаю, что ты это так воспримешь.

— О чём ты? — спрашивает Афина.

Аполлон устраивается поудобнее:

— Когда нас усыновили, в лабиринт первым отправился я. Мы уже подружились: две недели жили в одной комнате до игры. Узнав об «экстра-испытании», которым надо было доказать родителям, что мы достойны усыновления, мы дали клятву. Хайдес признался, что у него беда с ориентированием и что он наверняка не выберется. Я пообещал помочь, если понадобится. И понадобилось.

Он делает длинную паузу, и мне хочется кинуться к нему и встряхнуть — настолько я горю узнать концовку.

— Когда я проходил лабиринт один, взял с собой красный шнурок. Попросил у одного из слуг, что приносили нам еду. Привязал к входу и разматывал по мере того, как находил верный путь — до самого конца. И Хайдес им воспользовался, разумеется.

У меня челюсть готова стукнуться об землю. Позади я чувствую, как Хайдес отпускает меня и замирает — по лицу проходят десятки эмоций.

— Шрам, — продолжает Аполлон, рассеянно кивнув в сторону брата. — Ты, видимо, что-то напортачил в играх внутри. Часа через полтора поднялось облако дыма, и последняя секция вспыхнула. Последний пролёт перед выходом полыхал. Щёлку, чтобы протиснуться, едва можно было назвать щёлкой. Я видел твоё худое тело, ты лежал, не зная, что делать. Пламя только разрасталось. Или сгоришь там, или прёшься сквозь. И по лицу я считал: ты готов сдаться.

— Доверься мне. Иди, — глухо говорит Хайдес.

Мы с Аресом переглядываемся, не понимая. Разговор — будто уже только между ними, между Хайдесом и Аполлоном. Вмешайся мы — не заметят. Я беру Хайдеса за руки, он не реагирует.

— Я заорал тебе: «Доверься мне. Иди!», — Аполлон снимает все сомнения. — И ты попробовал. Тебе было всего семь, но упрямство льва. Ты пополз сквозь, огонь начал тебя жрать. Ты тут же отпрянул, и я рванул обратно в лабиринт, чтобы помочь, проклиная Кроноса и Рею, — у меня сердце спотыкается. — Я крикнул: ползи боком — с одной стороны пламя слабее. Ты подставил огню левую часть. И как только половина тела прошла, я схватил тебя за руки и выволок наружу.

Хайдес качает головой; в шоке выпускает мои пальцы. Закрывает лицо и опускается на колени, будто ищет точку опоры, чтобы не распасться.

— Я ничего не помню… Только огонь, — слышу знакомый излом в голосе. Он сейчас заплачет.

— Чёрт, вот это любовь, — комментирует Арес. — Ты в шестнадцать мне ключицу сломал, — кидает Зевсу.

— Арес! — одновременно шикнули на него братья. — Не время, твою мать, — добавляет Гера.

Аполлон подходит к Хайдесу. Все отступают, увеличивая дистанцию. Все, кроме нас с ним. Арес пытается ухватить меня и увести, но я осаживаю его одним взглядом. Настолько ледяным, что он сразу сдаётся.

Если бы не Аполлон, Хайдес был бы мёртв. Вот она — правда. Единственное, о чём я сейчас могу думать. Да, в пяти метрах от нас виселица, и Аполлон угрожает вешать нас по очереди, но я уверена — мы чего-то не понимаем. Не знаю чего. Но крупицу надежды я ещё держу.

За спиной слышу всхлип. Гермес плачет. Лицо пунцовое, слёзы струятся без остановки. Афина обнимает его за плечи и неловко, по-своему, пытается успокоить.

— Кроносу мой «спасательный манёвр» не понравился, — заканчивает Аполлон. — Сначала он хотел отправить тебя обратно в приют, но Рея убедила: до конца ты всё же добрался. Тебе оставалось несколько метров. Так что нас и усыновили. Нас. Первых.

Аполлон опускается перед Хайдесом на колено. Миг — и он обнимает его. Хайдес сдаётся этому объятию. Думаю, лишь под напором момента — тело у него не до конца расслаблено. Игра не окончена; мы всё ещё играем в «Виселицу».

Он помогает Хайдесу подняться.

— Пойдёшь со мной к эшафоту? Если, конечно, хочешь услышать, что скажет тебе Хейвен.

Все мои мышцы каменеют; я уже на взводе.

— Прошу прощения, что? — сиплю. — Я ничего не скрываю от Хайдеса. Ты не наденешь ему петлю на шею, клянусь. Не беси меня, Аполлон.

Аполлон дружески хлопает Хайдеса по плечу:

— Пусть решит он. А потом, как я задам вопрос, ты поймёшь, к чему я.

Мне категорически не нравится, куда это всё клонится. И ещё меньше — как Хайдес, похоже, борется сам с собой, выбирая, как поступить. Он не доверяет мне? Думает, что брат прав?

Потом Хайдес бросает мне улыбку — звучит как извинение. И поворачивается ко мне спиной.

— Хайдес, — выдыхаю, воздух перехватывает. — Хайдес!

Он замирает. Я считаю до пяти — и он ставит ногу за ногой, идёт к виселице. Аполлон идёт следом, регулирует высоту — под рост Хайдеса, Ренья-то была ниже. Надевает петлю ему на шею и отбрасывает мне улыбку во все тридцать два.

Мне хочется размозжить ему лицо кулаками. Вышибить к чёрту все эти ровные зубы. К чёрту благодарность за рассказ о лабиринте.

— Хейвен, — он смакует моё имя по слогам. — Почему бы тебе не сделать то, чего ты, по правде, давно хочешь? Твоё спрятанное желание, спрятанное так глубоко, что ты сама его не находишь. А может, это ты его закопала в уголке головы. Ты не хочешь его находить. Потому что боишься, верно? Боишься этого мелкого, ничтожного желания.

Единственный звук — ветер, шуршащий в кронах у края поля. Трава под ногами колышется, и этот лёгкий шелест почти приятен.

— Какого хрена он несёт? — наконец выдаёт Арес.

— Не улавливаю, — признаюсь. — Не понимаю.

— Дерьмо… — шипит Зевс. Он отходит в сторону и начинает мерить шагами полосу за обнявшимися Гермесом и Афиной. Гера следит за ним с тревогой. Кажется, он уже всё понял. Я бы не отказалась, чтобы он это объяснил. Или он, или Аполлон.

Аполлон постукивает носком по табурету, который сейчас держит жизнь Хайдеса.

— Поцелуй Ареса.

Два слова. Одно имя. И мир рушится мне на голову.

— Какого… — взрывается Хайдес, уже на взводе.

— Осторожней, — одёргивает его Аполлон. — Если слишком дёрнешься и случайно снесёшь табурет, никто уже не успеет. Хоть бегом налетайте, чтобы подхватить. Высота выставлена так, что, как только ноги потеряют опору, удар мгновенно ломает шейный позвонок. Ты умрёшь не от удушья, а с переломанной шеей.

Меня выворачивает. Желудок скручивает узлом, и у меня подступает рвота. Не только из-за его слов — из-за приказа. «Поцелуй Ареса».