Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП) - Райли Хейзел

Хайдес поворачивается к Аресу: рот приоткрыт, глаза прищурены.

— Да ты кретин. Только что сказал ей, что у тебя нет секретов, а теперь — что есть, но это не для неё.

— Ты понимаешь, что только подлил масла в огромный костёр Хейвенской любознательности? — уточняет Гермес.

Арес уже набирает в грудь воздух — я вижу, как он лихорадочно подбирает речь, чтобы отговорить меня от эшафота. Хочет пусть самый убедительный спич читает — меня не остановит. Я опускаю руку Хайдеса, всё ещё преграждающую дорогу, и дохожу до Аполлона. Он протягивает ладонь, чтобы помочь взобраться. Я игнорирую её и становлюсь сама.

Стоит поставить обе ноги на табурет, как меня пробирает озноб от ощущения зыбкости. Если выдержал Хайдеса, меня уж точно выдержит. Он тяжелее. Всё хорошо. Всё под контролем.

Аполлон накидывает петлю мне на шею и подтягивает узел.

— Дышится нормально? Не больно?

— Нет.

— Немногословна.

— Иди к черту.

Он отступает, словно я дала ему пощёчину.

— Я делаю это ради тебя, Хейвен.

— Спасибо, — усмехаюсь. — Но всё равно иди к черту, ублюдок.

Он смотрит разочарованно, облизывает губы. Потом вздыхает и обращается к остальным:

— Этот раунд будет другим.

По рядам тут же бежит ропот.

— И Хайдес, и Арес могут спасти Хейвен. Достаточно одному из двоих сказать ей правду, которую он скрывает. Всего одному. Просто, да? Посмотрим, кто менее эгоистичен. Кто по-настоящему достоин любви Хейвен.

Я опускаю голову и уставляюсь на свои ступни. Мне страшно пошевелить ими даже на миллиметр: ощущение, будто подо мной нет ничего устойчивого, вымораживает до костей.

Я не знаю, от кого ждать признания. От Ареса — после всего, что мы пережили? От Хайдеса — потому что он меня любит? Или — ни от кого? А если оба умолчат?

— Я ничего не скрываю, — повторяет Арес таким неуверенным тоном, что меня ещё сильнее клинит. — И даже если бы — думаю, Коэн предпочла бы услышать секрет своего великого любовь-любовь Малакая. Не так ли?

Увы, так. Но рациональная часть мозга понимает: что бы ни скрывал Хайдес, это не может быть тяжелее, чем у Ареса. Хайдес не ошибается. А если ошибается — за этим всегда стоит причина. Всегда стояла. И сегодня тоже будет. Поэтому я ловлю себя на том, что жду признания от Ареса.

Аполлон легонько пинает табурет — вся виселица вздрагивает, вместе со мной. Хайдес оказывается у него вплотную раньше, чем я успеваю заметить движение. Хватает Аполлона за ворот.

— Ты там совсем рехнулся?

Аполлон отталкивает его ладонями в грудь. За спиной у Хайдеса возникает Афина, берёт его за руку.

— Оставь. Смотри: она всё ещё здесь, цела. Спокойно, — шепчет, осторожно оттягивая его назад — так, чтобы он не заметил.

Я ищу глазами Ареса среди Лайвли:

— Пожалуйста, скажи, — выдыхаю. Не уверена, слышит ли он, и сможет ли прочитать по губам.

Арес мотает головой:

— Прости, Коэн.

Сердце делает пропуск. Я не боюсь, что Хайдес промолчит. Он заговорит — я знаю. Ошибся тот, кто промолчал, — Арес.

— Коэн, если заговорю я — ты меня возненавидишь навсегда, — голос Ареса просачивается в мои мысли и возвращает меня в реальность. — Если — Хайдес, ты его так или иначе простишь. Ты всегда его простишь. И будешь любить дальше. А я, если скажу, потеряю даже твою дружбу. Это всё, что у меня осталось.

Я сглатываю с трудом.

— Сознаёшь, что сейчас всё только усугубил? — осаживает его Зевс.

Арес его не слышит. Его взгляд пригвожден ко мне и не собирается уходить.

— Нет. Не усугубил. Я был честен — насколько умею и насколько могу. Коэн знает, что больше — невозможно.

Хуже всего то, что я его отчасти понимаю. Но горечь разочарования не отпускает.

Аполлон хлопает в ладони:

— Итак, Хайдес, твоя очередь. Ты скажешь — или нет?

По бокам с ним стоят Гермес и Афина. Оба что-то шепчут: один в левое ухо, другая — в правое. Не думаю, что он слушает хоть кого-то. Он поднимает лицо мучительно медленно и длинными шагами идёт ко мне. Братья держатся на расстоянии — словно им страшно.

— В день, когда Ньют приехал на Олимп, — бормочет он. Аполлон жестом велит громче. Хайдес повторяет: — В тот день ты попросила меня отвести тебя в зал, где я обычно тренируюсь там. Помнишь? Ты даже дралась с Аресом. Потом мы остались вдвоём и поссорились — я ревновал. И ушёл, оставил тебя одну на несколько часов.

Конечно, помню. Я тогда вырубилась на полу, у боксёрской груши. А проснувшись, нашла поднос с ужином и записку от Хайдеса. Потом встретила Кроноса со скрипкой — и дальше всё покатилось под откос. В тот день Ньют и угодил в лабиринт.

— Пока мы были порознь, я был с… девушкой, которую мой отец называет Персефоной.

Я не реагирую. Я дала себе слово — дослушать. С Хайдесом за любой «не так» всегда есть «почему так». И сейчас будет. Это не то, чем кажется.

— Продолжай, — прошу. Чем дольше он тянет, тем больше времени у моего мозга гонять эту фразу по кругу и мучить меня.

— Я не хотел, — уточняет он. — Это она меня нашла. И я… не смог выгнать её. В конце концов, она была важным человеком из моего прошлого. У меня не было…

— Ближе к делу, — обрываю холодно. — Что именно ты должен мне сказать, Хайдес?

— Она меня поцеловала.

Она. Меня. Поцеловала.

Слова забивают голову. Крутятся, наслаиваются, пока не превращаются в кашу.

— Я оттолкнул её, — Хайдес уже прямо передо мной; я даже не заметила, как он подошёл. — Клянусь, Хейвен. Я на секунду застыл — просто от неожиданности, — но через мгновение отстранил её. И ушёл. Ты должна мне верить.

Я медленно киваю, радуясь хотя бы этой крошечной отдушине.

— Если ты так и отреагировал… почему ты мне ничего не сказал? Почему не рассказал, если это ничего не значило?

— Потому что в тот же день твой брат вошёл в лабиринт. Потом ты разозлилась на меня. Едва разговаривала. Что мне оставалось — ещё и этим тебя грузить?

— Мог сказать позже. Возможностей у тебя было полно, Хайдес, — напоминаю. Отворачиваюсь. — Боже, от одной мысли у меня кровь кипит.

Как я ни держу себя в руках, ревность расплёскивается повсюду — как будто её держали в стеклянной банке, а я только что запустила эту банку в стену. Это нелогично. Хайдес её оттолкнул. Первая поцеловала она. И раз Аполлон не возражает, значит, Хайдес не врёт.

— Хейвен… — Хайдес что-то говорит, но до меня долетает сплошной шум. — Это больше никогда не всплывало, потому что для меня это настолько ничтожно, что я, чёрт возьми, даже забыл, что это было. Вот насколько «важно». Меньше нуля.

Я уставляюсь себе под ноги. Для начала мне нужно слезть с этого эшафота. Чем дольше смотрю вниз, тем меньше уверенности, что он выдержит мой вес. Впиваюсь взглядом в деревянный куб под ступнями, щурюсь, изучая. Как он может казаться таким шатким — и при этом не складываться? Слишком уж хлипко. Как он вообще выдержал Хайдеса? Что-то не сходится.

— Хайдес, — зову, — подсвети мне кроссовки телефоном. Кажется, шнурок развязался.

Все затыкаются. Я и сама понимаю, что это прозвучало странно.

— Такая реплика — это прямо Лиам, — говорит Гермес и хлопает себя по лбу. — Чёрт, надо было всё снять и показать ему.

Я сдерживаю улыбку. Адреналин льётся по венам непрерывно, с каждой секундой сильнее. Хайдес подсвечивает мне ноги, и, как я и знала, со шнурками всё в порядке. Мне это было нужно для другого. Получив подтверждение, я решаю — открыть ли остальным или оставить при себе.

В итоге выбираю первое. Хайдес снова принимается объяснять историю с Персефоной.

Я глубоко вдыхаю:

— Аполлон, выбей мой табурет.

Глаза Аполлона распахиваются. В его выражении есть что-то фальшивое. Или это я уже настроила себя на «знаю, как оно».

— Хейвен, ты что несёшь? — первой находит голос Афина. За её спиной Посейдон, Зевс и Гера смотрят на меня с разинутыми ртами.

Арес уже идёт к нам. Гермес перехватывает его, не подпуская слишком близко ко мне и Хайдесу, будто у нас частная сцена, куда лезть нельзя.