Соучастники в любви - Луна Лу
Наконец я слышу режущий тишину скрежет пластика и понимаю, что Изабель все-таки ест.
– Фу-у-у… это отвратительно, – недовольно бурчит она. – Ты же в курсе, что это полуфабрикат? Такую еду нужно разогревать.
– Прости, может, тебе еще второе и десерт принести?! – возмущаюсь я. Не думал, что она такая избалованная девчонка. Еду ей разогрей посреди леса.
Вместо ожидаемой колкости в ответ я вновь слышу бесящий скрежет, а тяжелые дождевые капли, разбиваясь о стекло, снарядами бьют по мозгам. Впервые в жизни меня вдруг напрягает ее присутствие. И это напряжение отдается во всем теле, а трясущиеся ладони наливаются свинцом и сами сжимаются в кулаки. Чудовищная тяжесть в груди не дает полноценно дышать. Ярость застилает глаза. Сам не соображаю, как в полном иступлении бью кулаком деревянную столещницу. Но я не ощущаю боли, не слышу грохота, и меня ничего больше не останавливает. Каждый удар становится сильнее предыдущего. И во мне, кажется, не остается никаких чувств кроме иступляющей злости. Я колочу все, что попадается под руку. Не глядя, сбрасываю со стола лежащий на нем хлам, бью кулаком стену. Снова и снова. Пока в легких не кончается воздух и я, наконец, не останавливаюсь. Пульс в висках ослабевает, больше не заглушая раскаты грома снаружи и мое глухое рычание. Тут я слышу всхлипы откуда-то со стороны.
Изабель. Черт возьми… я же не?.. не навредил ей? Нет. Я не мог бы ей навредить. Ни за что. Даже в таком состоянии. Я потерял контроль. При ней.
Наконец тьма перед глазами рассеивается, и я вижу собственные ободранные в руки, смазанные кровавые пятна на мебели и стенах вокруг и раскиданное по полу барахло.
– Прекрати… прошу… – плачет Бель, и я с опаской кошусь в ее сторону. Она свернулась в плед в самом углу кровати, вжимаясь в дальнюю стену.
– Бель…
– Ты меня пугаешь, Нейтан… Почему ты такой?..
Какой? Неуравновешенный? Конченый? Ненормальный? Она ведь знала. Знала, что я такой. И полюбила. Врала? Нет. Не могла. Я видел это, я чувствовал. Чувствовал ее любовь. А сейчас?..
– Прости… – это все, что мне удается выдавить из себя. – Прости меня, прошу. Прости. Я не хотел. Не хотел напугать. Прос…
– Не трогай! – испуганно кричит она, отпрянув, когда я оказываюсь рядом. При виде боли в ее глазах мне хочется провалиться под землю.
– Прости меня, Изабель…
– У тебя… рука… – шепчет она, спрятав лицо в коленях.
Гляжу на собственную трясущуюся ладонь и только сейчас замечаю торчащий из тыльной стороны осколок. Вынимая его, я все еще не чувствую боли. Только пульсация, сосредоточившаяся в ладонях обеих рук, и легкое жжение окровавленной кожи. Но из всех чувств меня сильнее душит обжигающая горечь вины и осознания собственной ничтожности.
Сидя прямо на полу у кровати, на которой моя любимая девочка прячется, сотрясаясь от тихих рыданий, я лишь желаю себе сгореть заживо. Я заслуживаю худшего. Мне был дан шанс. Такой шанс. Мне дали любовь и понимание. А что делаю я? Разрушаю все. Сломал, испортил, отравил единственное светлое, что мне дала жизнь.
– Прости… Мне так жаль… – повторяю я, будто это исправит все то, что я сделал и продолжаю делать. Но в ответ одни лишь тихие всхлипы. – Прошу, скажи что-нибудь. Изабель, умоляю…
– Т-ты… ненавидишь меня? – приглушенно слышится ее голос.
– Что ты такое несешь? – недоумеваю я, тряхнув головой, и поднимаюсь на колени, чтобы взглянуть на нее.
– Ты злишься на меня… – скорее утверждает она, чем спрашивает.
– Нет. Нет, я злюсь на себя, вот и психанул. Я не хотел напугать тебя, прости.
– Но я ненавижу себя, – с горечью выдыхает Изабель, хватаясь за голову. Ее дрожащие пальцы сжимают чуть завившиеся влажные волосы, а подбородок подрагивает, и она вновь заливается рыданиями.
Это невыносимо. Почему ее боль ощущается во мне сильнее собственной? Мне самому будто сжали горло, а в груди сверлят дыру.
– О чем ты вообще? За что?
Несколько невыносимых секунд Изабель глядит на меня с таким затравленным видом, что мне становится сложнее держать себя в руках и хочется снова что-нибудь разнести. Как она может говорить такое о себе?
– Я – убийца, – наконец шепчет она, тяжело прикрыв веки.
– Да что за бред, Изабель? – Хватаю ее, резко подтягиваю к краю кровати и беру за руки, сжав тонкие пальцы. Наши лица почти на одном уровне, и я пытаюсь заглянуть ей в глаза: – Почему ты меня не слышишь, когда говорю тебе, что это я его убил?! Ты не сделала ничего плохого. Ты не можешь сделать ничего плохого.
– Но сделала, – всхлип. – Я ужасный человек…
И я чуть не взрываюсь от возмущения.
– Прекрати! Хватит нести эту чушь! Послушай меня, – теперь я беру ее лицо в обе ладони и приближаюсь, не оставляя ей возможности отвести взгляд. – Я в своей жизни видел достаточно ужасных людей. Видел настоящих отморозков. Видел убийц. Да я сам такой. И поверь мне, Изабель, ты не такая. Я вижу это. Я знаю. Потому что знаю тебя. Ты слишком чистая. У тебя светлое, доброе сердце, которое смогло полюбить такого, как я. Ты всегда меня оправдываешь, а себя простить не можешь. Почему? Какого черта ты не можешь полюбить себя? Изабель?! – зову я, надеясь хоть на какую-то реакцию. Но она лишь растерянно глядит на меня, и, не получив ответ, я продолжаю, потому что уже завелся и не могу остановиться: – Никогда не смей больше так говорить о себе, поняла? Я не хочу это больше слышать! Ты – единственное хорошее и правильное, что было в моей жизни. Ты – хороший человек. Бель, ты – лучший человек из всех, кого я встречал.
