В клетке у зверя (СИ) - Юта Анна

— В суде эта запись бесполезна, — Олег бахвалится.

— Зато полезна моему знакомому прокурору, который будет рад разоблачить оборотня в погонах! — отбривает Волжский.

В дверь звонят, и Света впускает в дом наряд полиции.

— Я вызвал настоящих стражей порядка, чтобы тебя арестовали по всем канонам, — добавляет Вадим. — Так что теперь ты сможешь жить на зоне с радостным чувством, что знаешь правду.

Олег молчит. Видит, что проиграл. Это конец. Он точно сядет. И Волжский сделает все, чтобы это произошло. В какой-то момент, несмотря на то, что Олег подставил меня и вообще поступил со мной плохо, я начала сопереживать ему в его горе с потерей дочери. Но после их видеоконференции сочувствие улетучилось напрочь. Олегу не место в обществе среди нормальных людей. Дочь ли он изнасиловал или ещё кого, бил ли жену, это уже неважно. Её мнения мне достаточно, чтобы желать ему гнить в тюрьме. И Волжский, похоже, воплотит это мое желание.

Никто не зачитывает Олегу права, полицейские заменяют пластиковую стяжку на руках на металлические полицейские наручники и выводят из дома Волжского. Вадим отпускает ребят, благодаря за работу.

Волжский расслаблен, как человек, который сбросил тяжелый груз с многострадальных плеч. Раздает команды своим людям, а потом подходит, кладет руку мне на плечо и поглаживает, сжимая пальцы. Прикосновение обжигает сквозь ветровку и худи. Вроде жест ни к чему не обязывающий, но я считываю настроение Волжского. Он меня хочет. И, похоже, теперь видит во мне трофей? Не собирается убивать — я уже поняла. Но и отпускать, похоже, тоже.

Замираю и цепенею. Спина против воли вытягивается, плечи деревенеют. После всего, что Волжский уже сделал, я вроде как не имею морального права сказать ему нет сейчас, когда он очистил мое имя и официально освободил от обвинений, можно сказать, спас. Да и глупо — мы ведь уже не незнакомые люди. Но это не перестает быть насильственной экспансией.

Будто считав мое настроение, он убирает руку и бархатисто произносит:

— Идем, дипломированная Лера, — протягивает мне ладонь. — Маме позвонишь.

Опешиваю. Сам напомнил. Я хотела попросить, но боялась нарваться на отказ или торг. Волжский не перестает меня удивлять. Хотя где мыши понять игры кота?

Берусь за его ладонь, и он помогает мне подняться с диванчика. За талию направляет в кабинет. Там указывает на кресла за журнальным столом и ставит на него два бокала и виски.

Усаживаюсь в одно из кресел, как на иголках. Нетерпение сейчас из ушей польется, но я ведь знаю, что будет так, как хочет Волжский. А сейчас он хочет спокойно налить себе и мне выпить, видимо, чтобы отметить свою победу. Степенно дожидаюсь, когда он разольет бронзовую жидкость по бокалам.

Он протягивает мне телефон, и усаживается напротив. Салютует бокалом. Я не пью, а сразу набираю мамин номер. Идут длинные гудки, никто не отвечает.

— Включи громкую связь, — Волжский бесцеремонно вторгается даже сюда.

— А если это личное?! — восклицаю возмущенно.

— У тебя нет ничего личного, — отвечает он рокотливо. — Особенно теперь, Лера.

Не хочу вдумываться, почему именно теперь. Снова набираю маму и ставлю на громкую связь. Те же длинные гудки. Беспокойство охватывает всецело, начинают дрожать пальцы. Я предчувствую очень плохие известия. Звоню тете Зине так же по громкой связи, нависая над столом. Гудки наконец прерываются, и её старческий, сквозящий виной голос произносит:

— Лерочка, привет…

45. ♂

Привет, прекрасные! С последним месяцем осени! Внеочередная глава в подарок ) С вами Анна )

________________

Вадим

— Мы до тебя дозвониться не могли, — кудахчет старушечий голос из телефона.

— Я знаю, что не могли, — нетерпеливо, хотя и стараясь выдерживать благожелательный тон, произносит Лера. — Мама… — она трет лоб, нервничает. — Мама не отвечает. Вы знаете, что с ней?

— Так я ж потому и звонила, милочка моя, — доносится из трубки укоризненно. — Мама твоя в больнице. У неё опухоль обнаружили.

Спокойно так говорит. Интересно, все старики так безучастны, потому что знают, что доживают свои годы?

Лера бледнеет до белого. Сжимается. Трет переносицу и придавливает пальцами уголки глаз. Шумно втягивает носом воздух.

— А вы… знаете, в какой она больнице? — спрашивает, едва сдерживая слезы.

— У нас тут одна больница, Лер, — отвечает трубка. — Ты бы приехала. Маме твоей операция требуется.

В голосе этой старухи столько укора, что даже мне удавиться хочется. Вот что за тварь? Зачем так на психику-то давить?

Выхватываю телефон и отрубаю звонок. Лера вскидывает на меня полные слез глаза, замирает на мгновение, а потом вскакивает и с криком: «Отдайте!» со всей силы толкает меня в плечо. Закономерно теряет равновесие, перевесившись через подлокотник. Падает на меня. Обхватываю её двумя руками и крепко прижимаю к себе.

Она исступленно пытается вырваться, но я держу крепко. У неё истерика, и я её не виню. Она потом спасибо скажет, а сейчас надо просто её успокоить.

— Отдайте телефон… — сквозь рыдания скулит Лера и слабо постукивает меня кулачком по груди. — Надо узнать… в какой больнице… мама!

— Ты уже все узнала, — тихо говорю ей на ушко.

— Мне надо поговорить с тетей Зиной… — она безутешна.

— Не надо с ней говорить, — парирую так же невозмутимо.

Попытки вырваться слабеют и через несколько минут Лера, обессилев, просто лежит, свернувшись клубочком у меня на коленях, положив голову на плечо. Горько всхлипывает.

— Я хочу к маме — произносит жалобно.

— Я знаю, — киваю, хотя она и не видит. — Сейчас хочешь поехать?

Валерия упирается мне в грудь и отстраняется, недоверчиво заглядывает в глаза. Щеки мокрые от слез, веки припухли. Больно такой её видеть.

— Издеваетесь? — спрашивает она с подозрением.

— Ни в коем случае, — отвечаю на полном серьезе. — Иди в свою комнату и собери вещи, которые могут тебе понадобиться в поездке.

Валерия не верит. Ошалело качает головой.

— Выпей сейчас, — протягиваю-таки ей бокал с виски. — Отпустит. И иди собери вещи. Выдвигаемся через пятнадцать минут.

Валерия снова не двигается, только глаза округляет.

— Вы поедете со мной?

— А что такого? — пожимаю плечами. — Быстро пей.

Она подчиняется, но скорее как робот. Плохо соображает. Морщится от виски. Не её напиток, похоже. Но градус ей сейчас жизненно необходим. Когда она отставляет пустой бокал на стол, отправляю её собирать сумку, а сам вызываю Виктора.

— Я уеду на неопределенный срок, — произношу по-деловому. — Позаботься об Амелии. И… как продвигается поиск крысы у Тохи?

— Пробиваю пока, — отвечает Виктор. — Медленно, потому что ребята умеют шифроваться. У него много серых лошадок.

— Как найдешь, посади под замок. Приеду — добьюсь признания и Тохе покажу, чтобы на Леру думать не смел, — добавляю и тру переносицу. Мама Леры не идет из головы. — А ещё… найди поставщика медицинского оборудования для дома и посмотри рынок сиделок.

— Вадим, — Виктор втыкает в меня тяжелый взгляд. — Ты уверен, что тебе оно надо?

Произносит вопрос с расстановкой, точно пытаясь меня предостеречь. Он не знает наверняка, но догадывается, к чему идет. А я не понимаю, зачем мне перевозить маму Леры сюда, зачем селить в своем доме, зачем искать ей сиделку, но уверен, что это правильно. Что мне необходимо это сделать.

— Надо, — отвечаю прямо. — По сути, я делаю то же самое, что и для Даши Трифоновой. Помогаю там, где могу. Восстанавливаю справедливость.

Виктор кивает с понимающим видом, хотя, думаю, он хотел бы фыркнуть, мол, блажь это все. А я кристально четко осознаю, откуда ноги растут. Но это откровение я, пожалуй, придержу. О той части моей истории мало кто знает. Точнее, не знает почти никто.

— Все, время не ждет, — поднимаюсь из-за стола. — Нам предстоит длинная дорога.

Мы с Виктором выходим в гостиную, и я вижу, как Амелия обнимает Леру, сочувственно похлопывая по спине. Света застыла в дверях в столовую и сокрушенно смотрит на эту картинку. Удивительная Лера. Проняла же чем-то Амелию, что та вон даже зубы спрятала!