Соучастники в любви - Луна Лу
– Знаю. Но ты не сделаешь мне больно. – Она слегка проводит ладонью по моей щеке, поворачивая меня к себе лицом. И лишь на секунду я могу взглянуть ей в глаза, когда она говорит: – Ты можешь больше не просить прощения.
Но я тут же отвожу взгляд, снова опустив голову. Я не заслуживаю ее.
– Я – ужасный человек, Изабель, – зачем-то говорю я.
– Твоя мама сказала мне, что ты – хороший человек, – вдруг говорит Бель, и я вопросительно взглядываю на нее. – Когда я везла твою семью в трейлер, Кэрол сказала мне это. Тогда я ей не поверила. Я решила, что это просто слепая материнская любовь. Но теперь я, кажется, понимаю, о чем она.
Я нервно усмехаюсь, качая головой и до боли кусая губы.
– Бель… ты ошибаешься.
Мать учила меня в детстве, чтобы я был «хорошим мальчиком». Пыталась вырастить из меня достойного человека. Она часто говорила, что я не такой, как отец, что больше похож на нее. До появления Майки и Джули она говорила, что я – единственное светлое пятно в ее жизни. Она правда старалась быть хорошей матерью, но, думаю, она и сама понимала, как безнадежны ее попытки. Когда я стал старше, то больше не получал от нее теплых слов и объятий. Но я ни в чем не обвиняю мать. Я сам облажался. Редко появлялся дома, забил на школу, связался с криминалом. Сам превратился в того, кто перестал заслуживать ее любовь. А после смерти отца и колонии – наши с матерью отношения стали хуже некуда. Мне сложно поверить в то, что мама считает меня хорошим человеком. Это звучит как полный бред.
– Хватит, Нейтан. – Чуть отстранившись, Бель наклоняется, чтобы поймать мой взгляд. – Ты не можешь сказать или сделать что-то, что изменит мое отношение к тебе.
Ядовито усмехнувшись, я качаю головой, освобождая свою ладонь из ее нежной хватки.
– Ты так в этом уверена?
– Да, – произносит она так твердо, что я почти верю.
– Я убивал, – едва слышно признаюсь я.
И снова наступила эта давящая тишина, нарушаемая лишь ее прерывистым дыханием и бешеной пульсацией в моих висках. Бель замерла, не касаясь меня, но продолжая прожигать взглядом. И мне до безумия необходимо знать, что именно горит в этом взгляде. Страх? Ненависть? Презрение?
Что она сейчас чувствует? Все так же уверена во мне? Все еще хочет прикасаться ко мне?
Но я не могу взглянуть ей в глаза, опустив голову и ковыряя ранки на руках. Начинаю жалеть о сказанном. Уверен, она и так понимала, что я не только наркоторговец. Я угрожал ей настоящей пушкой. Думаю, Бель понимала, что она у меня оказалась не просто так и что я использовал ее по назначению, что я – убийца. Но так или иначе, кто меня за язык тянул? И почему она молчит? Черт, да лучше бы она накричала на меня. Сказала бы, что я мразь, монстр. Лучше бы отвесила очередную пощечину и плюнула в лицо. Но она молчит, и это молчание убивает. Режет, потрошит, разъедает. И мне кажется, что я вот-вот умру, пока не слышу ее шепот:
– Как?
Я удивленно кошусь в ее сторону. Это интересует ее сейчас больше всего?
– Иногда сам, но чаще давал распоряжения своим людям, – честно отвечаю я.
Не знаю, появилась ли во мне смелость откровенничать или просто усталость. Я устал сопротивляться этому желанию. Я хочу, чтобы Бель знала все. Может, тогда она поступит правильно и уйдет от меня сама? Ведь так будет лучше для нее. А для меня почему-то это стало приоритетным.
– Ты делал это быстро или мучил их, как Леннарда? – ее голос дрожит, хотя она пытается звучать уверенно.
– Зависело от ситуации. Но чьи-то мучения никогда не были для меня целью.
– Ты получал удовольствие от того, что делал?
Меня поражают ее вопросы. Она не спрашивает, кого я убил и за что. Не спрашивает, сколько трупов на моем счету – один или сотня. На этот раз я недоумевающе таращусь прямо ей в глаза. Они такие серые, что выделяются даже в темноте. И смотрят прямо на меня, пока я пытаюсь понять, что же творится в ее милой голове?
– Нет, – так же честно отвечаю я.
Бель даже не дернулась, но глубоко выдохнула. Так, будто мой ответ ее успокоил. Не понимаю почему. Как такой ответ вообще может кого-то успокоить?
Я никогда не получал удовольствия от процесса, как не наслаждался и другими рабочими моментами, как заправка машины или доставка товара. Да, поначалу это пугало и было неприятно, но я быстро привык. Я воспринимал это как очередную рабочую обязанность. И это ненормально. Убийство живого существа не должно даваться легко. Но Бель, видимо, считает иначе.
– Ты не получал удовольствия… Значит, ты не такой ужасный, как думаешь.
Она снова пытается взять меня за руку, но я быстро вырвался.
– Нет. – Я мотаю головой, уже раздражаясь из-за ее упрямства, и, зажмурившись, выпаливаю: – Я убил одного парня просто так.
Замечаю, как вдруг сбилось ее тяжелое дыхание. И больше она не делает попыток коснуться меня.
– В колонии?
– В первый же день, – признаюсь я, ощущая себя так, словно с меня кожу заживо сдирают. Я никогда не говорил об этом случае. И пытался не думать. Похоронил это воспоминание так глубоко в себе, что, казалось, если вскрою его, то истеку кровью и умру. Проще было не думать об этом. Забыть. Тогда и сожалеть было бы не о чем.
– Нейт? – окликает меня Бель.
Смысла подавлять это больше нет. Я расскажу ей все. Ощутив, как снова зацарапало в горле, я сглотнул.
– В первый день произошло что-то вроде посвящения. Они часто так развлекались. Брали двух новеньких и стравливали их друг с другом. Сразу дают понять, что это не лагерь бойскаутов. Надзиратели не вмешиваются, им просто плевать, что дети устраивают гребаные бои. Меня стравили с каким-то парнишкой. Я даже имени его не
