Запах твоей кожи (СИ) - Светлана cd_pong

— Я знаю, ты всё подстраиваешь! Ты что-то делаешь, чтобы не забеременеть! — кричал он, шагая по комнате, как зверь в клетке.

— Ничего я не делаю! — ответила она, голос дрожал, но не от страха, а от того, что внутри наконец-то лопнуло что-то — может, последняя нить терпения.

— Может, тебе просто не суждено познать отцовство… потому что ты не достоин!

Он впервые ударил её по лицу — не по плечу, не по спине, а по лицу, со всей злости, со всей ненависти, что копил годами, и она упала, не успев даже вскрикнуть, а из уголка разбитой губы на пол упали две алых капли. Эрине медленно поднялась — в глазах предательски стояли слёзы, но она, не позволив им упасть, процедила сквозь зубы:

— Такие, как ты, не должны размножаться.

И — сплюнула кровь. Прямо ему на сапоги. Войд грубо схватил её за локоть — так, что кости хрустнули — и прошипел:

— Ты будешь делать то, что я тебе скажу, дрянь! Даю тебе время до конца года, чтобы залететь. Если этого не случится — мне понадобится другая жена, а от тебя… — он усмехнулся, — придётся избавиться.

Эрине не думая, не разбирая дороги, побежала. Бежала — по коридору, по лестнице, через холл, через дверь — пока не поняла, что стоит посреди двора, дыша, как загнанная лошадь, с ветром в волосах и пылью на щеках. Немного поодаль, в сторону конюшен, конюх вёл под уздцы вороного коня Войда — того самого, что всегда будоражил её сердце. Эрине, не осознавая до конца, что делает, бросилась к нему, отпихнула конюха локтем, вскочила в седло — неуклюже, с разбегу, как в детстве — пришпорила — и помчалась прочь, не оглядываясь, не думая, просто — вперёд.

Спохватилась она, когда было уже поздно — конь был ретивым, а она очень давно не сидела в седле, и жеребец, почуяв на спине не всадника, а отчаяние, взметнулся, понёс — и она, не удержавшись, свалилась на полном ходу, ударившись о пыльную землю так, что всё внутри сжалось от боли. Ногу пронзила жгучая, острая боль — будто ножом полоснули — и она, скривившись, выдохнула сквозь зубы:

— Чеееерт…

Она услышала приближающийся топот копыт — гулкий, нарастающий, как волна перед штормом — и поняла, что это погоня, что за ней уже едут, что у неё осталось совсем немного времени, чтобы спрятаться, чтобы уползти, чтобы не вернуться, потому что вернуться значило — снова оказаться в тюрьме, снова слышать шаги Сэльды за дверью, снова чувствовать его взгляд, его руки, его власть, снова улыбаться гостям, когда внутри всё кричит от боли, снова смотреть, как он рвёт её письма, и она не хотела этого — ни за что, ни за какие сокровища мира, ни за какую ложную безопасность.

Всадник оказался быстрее, и прежде чем она успела доползти до кустов, спешился и направился к ней.

Но шаги были тихими. Не как у стражи — тяжёлые, злые. Не как у Войда — мерные, уверенные, будто земля принадлежит ему. Эти шаги… осторожные.

Она подняла глаза.

Перед ней стоял мужчина в простой рубахе, испачканной пылью и конским потом. Плечи широкие, но не от надменности — от тяжёлой работы. Лицо — усталое, но не жёсткое. И борода — небольшая, тёмная, мягко обрамляющая подбородок, будто он не брился несколько дней, но не из лени, а потому что у него нет времени на зеркала. Волосы — коротко стрижены, растрёпаны ветром. А глаза…

Глаза были тихими.

Не покорными, не рабскими — просто тихими, как озеро в безветренный день. В них не было ни страха перед ней, ни жажды власти над ней. Только… внимание.

Осторожно, как будто боялся спугнуть — выставив вперёд руки, словно хотел показать, что не причинит вреда, и тихо, почти шёпотом, сказал:

— Успокойся. Тихо. Тихо. Я не наврежу тебе. Дай посмотрю.

Она смотрела на него с ужасом, с ожиданием удара, но он лишь протянул руку к её лодыжке, и пальцы его, тёплые и шершавые от натруженных мозолей, коснулись кожи осторожно, почти нежно, и он медленно, без резких движений, покрутил её ступню чуть вправо, чуть влево, после чего спокойно, без тени осуждения, произнёс:

— Вывих. Нужно наложить повязку и не тревожить ногу пару недель. И всё пройдёт.

Затем, чуть помедлив, добавил:

— Миледи, я отнесу вас в дом. Агата вам поможет.

И в этом «миледи» не было ни лести, ни насмешки — только уважение, такое простое и редкое, что у неё перехватило дыхание.

Слово «обратно» ударило её по голове, как молот — мысли закрутились вихрем, сметая боль, страх, даже инстинкт самосохранения: нет, нет, нет, лучше умереть здесь, в грязи, под кустом, лучше разорваться на части, чем снова шагнуть в ту комнату, где каждый угол — это клетка, каждый звук — это приказ, каждый взгляд — это унижение, и она уже собралась закричать, оттолкнуть его, вцепиться ногтями в его лицо, лишь бы не дать себя унести обратно — но в этот момент он приблизился, не резко, не грубо, а как-то… знакомо… и не говоря ни слова, подхватил её на руки — легко, бережно, как хрупкую вещь, которую боятся сломать. И в тот самый миг, когда её тело оказалось прижато к его груди, к его плечу, к его шее — до неё донёсся запах.

Запах полевых трав.

Свежий.

Живой.

Знакомый.

Сердце на мгновение перестало биться. Дыхание спуталось, как нить в клубке. Глаза застыли, не моргая, глядя в пустоту. И внутри — что-то дрогнуло.

Тело узнало.

А разум — ещё не решился.

Глава пятая.

Мужчина донёс её до самого дома — шаг за шагом, не спеша, как будто нес не пойманную беглянку, а хрупкую вещь, которую боялся уронить, — и едва они поравнялись с крыльцом, как на пороге показался Войд, стоявший там, словно поджидал, .Увидев её на руках у слуги, он вскипел, как котёл на огне: глаза его налились кровью, челюсть затряслась, ноздри раздулись, дыхание вырывалось короткими, хриплыми толчками — он был похож не на человека, а на разъярённого быка, готового в любую секунду броситься в атаку. Не говоря ни слова, не спрашивая, не останавливаясь, он бросился вперёд — в два прыжка преодолел оставшееся расстояние, выхватил её из рук мужчины, как будто вырвал добычу из пасти врага, резко развернулся и, не глядя под ноги, понёс её в дом — быстро, грубо, сжимая её тело так, что она едва не вскрикнула от боли .

— Агата поможет сделать компресс и перевязку! — крикнул им вслед тот самый мужчина. Но Войд даже не обернулся, лишь просипел сквозь зубы, не повышая голоса, но так, что каждое слово резало, как нож:

— Без тебя разберусь, падаль.

Он отнёс Эрине в её спальню — ту самую, с высоким потолком и видом на сад, которая давно перестала быть её, а стала просто местом, куда её возвращают. По пути рявкнул в сторону лестницы, чтобы Агата немедленно пришла. Старая служанка, запыхавшись, появилась с полотенцами и бинтами и принялась осматривать лодыжку Эрине. Войд стоял над кроватью, наблюдая, как та аккуратно накладывает компресс, фиксирует повязку. И только когда всё было сделано, только когда Агата, не поднимая глаз, прошептала: «Всё в порядке, милорд, нужно лишь покой», он что-то пробубнил себе под нос, невнятное, злобное, не предназначенное для чужих ушей, развернулся и вышел, захлопнув дверь так, что задрожали стекла в рамах.