Не развод, а война - Дана Вишневская

— Итак, господа, — начинает Мензуров, — попробуем решить всё мирным путем. Моя клиентка готова к разумному компромиссу.

— Мой клиент тоже, — отвечает Скобеев, однако его тон говорит об обратном. — Но только на справедливых условиях.

— Справедливые условия — это когда жена после двенадцати лет брака получает половину совместно нажитого имущества, — парирует Тихон.

— Половину?! — усмехается Скобеев. — За что? За то, что сидела дома и тратила деньги мужа?

Меня будто пощечиной ударили. Кровь приливает к лицу, и я чувствую, как щёки горят.

— Я не сидела дома! — вскакиваю я со стула. — У меня своя студия, своя работа!

— Которая приносит копейки, — холодно замечает Руслан. — Твоя арт-студия — это хобби, а не бизнес.

— Хобби?! — голос дрожит от возмущения. — Я работаю с утра до вечера! Веду мастер-классы, продаю картины, учу детей!

— На аренду едва хватает, — отрезает он.

Господи, какой же он стал жестокий. Когда успел так измениться? Или я просто не замечала?

— Руслан Дмитриевич, — вмешивается Мензуров, — давайте говорить по существу. Семейный кодекс четко регламентирует права супругов.

— Семейный кодекс не учитывает реальный вклад каждого в создание благосостояния, — отвечает Скобеев. — Мой клиент построил бизнес с нуля, работал по шестнадцать часов в сутки, а госпожа Громова...

— Рожала и воспитывала ребенка! — не выдерживаю я. — Поддерживала мужа во всем! Вела дом, создавала уют!

— Содержание семьи — прямая обязанность женщины, — говорит Руслан, и его слова режут по живому. — За это дополнительно не платят.

Мне хочется швырнуть в него что-нибудь тяжелое. Лучше всего — этот массивный стеклянный пресс-папье со стола Мензурова.

— Ты серьезно так думаешь? — шепчу я. — Двенадцать лет... Савелий... Все это ничего не стоит?

Он отводит взгляд. Хоть капля совести осталась.

— Стоит, — отвечает он тихо. — Но не половины моего бизнеса.

— Тогда сколько? — вступает Тихон. — Треть? Четверть? Назовите цифру.

— Личные вещи, — отвечает Скобеев. — Картины, украшения, одежда. Машину тоже оставим. Этого достаточно.

— Вы шутите? — Мензуров снимает очки и протирает их. — Это не компенсация, а подачка.

— Это справедливо, — настаивает Скобеев.

Я встаю и подхожу к окну. Нужно успокоиться, иначе наделаю глупостей. За стеклом серый осенний день, моросит дождь. Как подходяще.

— Злата, — вдруг говорит Руслан, — я не хочу оставить тебя ни с чем.

Я поворачиваюсь к нему. В его голосе появились нотки того мужчины, которого я когда-то любила.

— Тогда объясни мне, — говорю я, пытаясь держать голос ровным, — почему ты считаешь, что имеешь право на всё, а я — только на крохи со стола?

— Потому что я это заработал! — взрывается он. — Пока ты рисовала картинки, я строил империю!

— Картинки?! — кричу я. — Это моя душа, моё искусство!

— Искусство не кормит семью!

— А любовь? Забота? Поддержка? Это тоже не кормит?

— Хватит, — устало говорит он. — Мы ходим по кругу.

Я возвращаюсь к столу. Мензуров и Скобеев смотрят на нас, как на спектакль. Наверное, для них это обычное дело — разваливающиеся семьи.

— Предлагаю вернуться к конструктиву, — говорит Тихон. — Дом. Как быть с домом?

— Дом остается за мной, — без колебаний отвечает Руслан. — Я его покупал до брака.

— Но ремонты делали во время брака, — возражаю я. — Я выбирала обои, мебель, создавала интерьер. Это тоже мой вклад.

— Твой вклад — это мой кошелёк, — едко замечает он.

— Сволочь, — шепчу я.

— Что ты сказала?

— Я сказала "сволочь", — повторяю я громче. — И это ещё мягко сказано.

Скобеев кашляет.

— Может, сделаем перерыв? — предлагает он. — Эмоции зашкаливают.

— Нет, — говорю я. — Продолжим. Хочу услышать всё до конца.

Мензуров листает бумаги.

— Бизнес. Строительная компания "ГрандСтрой". По закону половина доли принадлежит супруге.

— По закону, может быть, — говорит Скобеев. — Но по справедливости — нет. Госпожа Громова не принимала участия в управлении компанией.

— Зато принимала участие в жизни управляющего этой компанией, — парирую я. — Готовила ужины для партнеров, устраивала приемы, была идеальной женой бизнесмена.

— Это называется выполнением супружеских обязанностей, — холодно отвечает Скобеев.

Меня трясет от ярости. Супружеские обязанности? Как будто я проститутка на содержании!

— Руслан, — поворачиваюсь я к мужу, — скажи мне в глаза, что я была просто... обслуживающим персоналом.

Он молчит, смотрит в стол.

— Скажи! — повышаю я свой голос.

— Ты была хорошей женой, — тихо отвечает он.

— Хорошей женой, которая не заслуживает ничего, кроме личных вещей?

Опять молчание.

— Отлично, — говорю я. — Тогда я буду драться за каждый рубль. За каждый долбаный квадратный метр. За каждую долю процента в твоей компании.

— Попробуй, — холодно отвечает он.

— Обязательно попробую.

Мензуров и Скобеев переглядываются. Понимают, что мирные переговоры провалились.

— В таком случае, — говорит Тихон, — дело пойдет в суд.

— Прекрасно, — отвечает Скобеев. — Мы готовы.

— И мы готовы, — добавляю я.

Руслан встает.

— Значит, война? — спрашивает он.

— Ты сам её объявил, — отвечаю я. — В день нашей годовщины. Или забыл?

Его лицо каменеет.

— Помню. И не жалею.

— А я пожалею о многом, — говорю я. — Но не о том, что буду драться за справедливость.

Он направляется к двери, Скобеев за ним.

— Увидимся в суде, коллега, — говорит адвокат Руслана Мензурову.

— С удовольствием, — отвечает Тихон.

Дверь закрывается, и я остаюсь наедине со своим адвокатом.

— Ну что, — говорю я, — будете меня защищать от этих акул?

— Буду, — кивает он. — И знаете что? Ваш муж совершил ошибку.

— Какую?

— Недооценил вас. А это в бракоразводных процессах смертельно опасно.

Я смотрю на него и вдруг понимаю: да, может быть, Руслан меня недооценил. Может быть, он привык к покорной жене, которая соглашается на всё. Но я изменилась. Война меня