Коник-остров. Тысяча дней после развода (СИ) - Рябинина Татьяна

— Я не нажаловалась, а попросила чуть больше помощи в отсутствие лаборанта, — ответила, втиснув ногти в ладони. Спокойствие, Саша, только спокойствие. — Ты прекрасно знаешь, что на веслах я столько не пройду. А без проб по всей площади моя поездка сюда бессмысленна.

— Твоя поездка сюда в любом случае бессмысленна, — пожал он плечами, помешивая кашу ложкой. — Во всех смыслах. Потому что ты хренью занимаешься. Когда коту нечего делать, он лижет яйца. Как английские ученые из анекдотов.

Я понимала, он говорит так, чтобы посильнее меня задеть. А раньше поддерживал во всем — что бы я по работе ни делала. Если только иногда дразнил Гретой Тунберг*, но уж точно без желания обидеть.

— Ну да, ну да, — кивнула я. — Я хренью, а твой диссер о донных отложениях Чудского озера перевернул мировую науку. И Нобеля тебе не дали только по политическим соображениям.

Надо было срочно тормозить, потому что дело шло к очередной громкой ссоре. Я видела, как напряглись его плечи, когда он отвернулся к плите. Показалось, что запахло озоном. Ответа ждать не стала, ушла к себе и закрыла дверь. Легла на кровать, уставилась в потолок.

Шутки шутками, а ситуация и правда складывалась не из приятных. Для качественного и количественного анализа мне нужно было делать минимум десяток проб и посевов ежедневно в течение двух недель, а лучше больше. Из десяти — пятнадцати разных мест озера. Ванькина докладная о росте диатом была основана на визуальных наблюдениях и нескольких пробах, мне это абсолютно ничего не давало, кроме исходной точки. А гребец из меня тот еще. Может, километр и вытяну, но потом руки подадут в отставку, вместе с плечами, шеей, спиной и всем прочим организмом.

Снова звонить Надежде и жаловаться уже конкретно?

Пока я размышляла, за дверью раздались шаги, замершие у порога. Потом короткий стук.

— Да?

— Наметила точки на карте? Где пробы брать? — Иван приоткрыл дверь, но заходить не стал.

— А-а-а… д-да.

Именно этим я и занималась весь вечер, исходя из глубины, течений, донного и берегового рельефа, загрязненности воды и кучи других факторов. Наметила десять основных мест и пять запасных, на тот случай, если что-то окажется не так. Но в идеале лучше было бы охватить все. Для такой площади пятнадцать проб — это критический минимум.

— Завтра с утра поедем, — он смотрел себе под ноги и вообще был похож на человека, который вынужден смириться с поражением. Качнулся с носка на пятку и спросил: — Ты мыться будешь?

Черт, совсем забыла, что надо протопить баню. Теперь, наверно, уже поздно. Придется набирать теплую воду в рукомойнике и поливаться из ковшика. Хорошо хоть искупалась днем, а то совсем бы псиной несло.

— Хотела, но забыла затопить.

— Я затопил. Минут через сорок можешь мыться. Только воду всю не выливай, пожалуйста, мне тоже надо.

— Хорошо. Спасибо.

Иван ушел, оставив меня в легком недоумении. Хотя чему тут удивляться. Наверняка начальница связалась с ним по рации и навтыкала по первое число. Или он сам был сегодня у них. Это его прямая обязанность — создавать условия для научных работников, приезжающих в командировку. А вот баня…

Я не стала углубляться в эту метафизику, вернулась к таблицам. И мне даже удалось выкинуть Ивана из головы, но через сорок минут, когда я с довольным урчанием намылилась, кто-то вошел в предбанник. Я замерла, стиснув в руках ковшик.

Кто-то… Не Лиса же. Рот закрой, Саша, аппендикс простудишь. Человек в туалет пошел. А ты что подумала?

Но кончики пальцев как онемели, так и не желали отмерзать, а живот, наоборот, налился предательским теплом. Стекающая по животу вода пробиралась между ногами, щекотала, ласкала, и там все мгновенно набухло тянущей сладкой болью, пока еще приятной, но требующей немедленной разрядки.

Подстелив полотенце, я села на горячую влажную лавку, прислонилась к бревенчатой стене, запрокинула голову. Пальцы скользнули привычным маршрутом, на автомате зная, что и как. Когда у тебя нет постоянных отношений, ничего другого не остается. Сначала неловко, чувствуешь себя ущербной, потом привыкаешь. И пытаешься себя обмануть, что и это очень даже неплохо, ведь свое тело и свои реакции знаешь так, как никто и никогда не узнает.

А что, если он сейчас войдет, промелькнуло бледно на подступах к вершине.

Ну… и… пусть, отозвалось так же бледно.

Обычно за этим занятием я представляла каких-нибудь красивых мужчин — артистов, спортсменов, моделей. Иногда Егора. Но сейчас, словно помимо моей воли, наотмашь ударило воспоминанием десятилетней давности, и я до крови закусила губу, пытаясь сдержать стон…

июль 2012 года

Уже который день Кира дуется на меня, и в конце концов я не выдерживаю.

— Соломина, если у него на тебя не встало, я-то тут причем?

— Ты слепая? — шипит она. — Или тупая? Он на тебя так пырится, как будто глазами трахает.

— И что мне теперь сделать? В город свалить? Я сюда работать приехала, а не на блядки. На фиг он мне сдался?

В результате мы ссоримся, потом миримся, но напряжение все равно остается. До этого мы ни разу не делили парней. Соперничать с ней? Смешно. Да и вкусы у нас совсем не совпадают. Кира злится еще и потому, что крендель, на которого положила глаз, сорвался с крючка, хотя, казалось бы, с готовностью проглотил приманку. Изрядный удар по ее самолюбию, она привыкла получать то, чего хочет. А то, что Иван предпочел ей меня, все только усугубляет.

Я сказала, что мне нет до него никакого дела, но … слукавила. От его неприкрытого интереса и говорящих взглядов сердце сбивается с ритма и тянет облизнуть пересохшие губы. Вечером, лежа в постели, я думаю о нем, а потом вижу во сне. В таких сюжетах, что…

Что становится жаль — почему это не реальность? Жаль, что наяву он просто смотрит — и больше ничего.

Может… самой сделать первый шаг?

Но я не представляю как. Опыта в таких делах у меня нет.

А потом мы встречаемся на берегу, Иван помогает мне добыть чертов водяной горец для анализа, мы вместе работаем в лаборатории, разговариваем, смеемся, но за всем этим стоит что-то такое, от чего захватывает дух.

Предчувствие, предвкушение…

С Егором было по-другому. Похоже на сказку, но теперь я уже знаю, что происходит со сказками, когда они сталкиваются с действительностью. Сейчас все более грубое, земное… реальное. Мне немного страшно признаться себе, что хочу его, но ни капли не стыдно.

Вот так — сразу?

Ну и что?

Может, это и неправильно, но так уж вышло.

— Придешь вечером на поляну? — спрашивает Иван.

— Приду, — киваю, глядя ему в глаза, и мы оба понимаем, что речь не о посиделках у костра. Не только…

Из учебного корпуса иду в домик. Киры нет, и я этому рада, иначе сразу спалилась бы. Потом пусть говорит что хочет, но не сейчас. Не могу дождаться вечера. За ужином еда не лезет в горло, даже начинает мутить. Пальцы дрожат, правый бок горит. Кира что-то замечает, хмурится, но мне уже все равно.

На поляне мы с Иваном сидим друг против друга, между нами костер. В отсветах огня на его лице что-то инфернальное, придающее тому, что произойдет очень скоро, сладко и остро порочный вкус, похожий на крепкий горячий кофе с коньяком. Иван приглашает меня танцевать, прижимает к себе, руки тяжело ложатся на талию, спускаются ниже, дыхание обжигает висок и мочку уха.

Дрожь нетерпения становится все сильнее, и я сама подаюсь навстречу — еще ближе, еще плотнее, чтобы ни малейшего зазора, втираясь животом в крепость его члена. И словно исчезает все вокруг — всё и все. Только мы вдвоем в сумраке белой ночи, только огонь и музыка. И как же мешает одежда, избавиться бы от нее, почувствовать друг друга всей кожей, слиться, перетекая друг в друга…

Наклоняю голову, упиваясь запахом, и его губы касаются уха.

— Пойдем к озеру?

Молча киваю, и тут же заканчивается песня. Иван берет меня за руку и ведет прочь от поляны. На нас смотрят? Да не все ли равно? Едва мы отходим за деревья, он набрасывается на меня с такой жадностью, что становится страшно — но лишь на секунду. А потом я сама лечу навстречу его поцелуям, собираю их губами, слизывая, сглатывая, как воду, пью и не могу напиться. Кажется, что его губы везде, но мне этого мало. Запрокидываю голову, бесстыдно подставляя шею и грудь, забираюсь руками под его футболку.