Коник-остров. Тысяча дней после развода (СИ) - Рябинина Татьяна

Мы не ссорились, не выясняли отношений — просто решили все закончить. Спокойно, без драмы. Поблагодарив друг друга. Вполне цивилизованно. Но все равно мне еще больно — как от любых разбитых надежд. И, наверно, я до сих пор ищу Егора в других мужчинах.

Как бы там ни было, сторож на воротах особого впечатления на меня не производит. В отличие от Киры, которая разве что из трусов не выпрыгивает и тут же с ним знакомится. Они пялятся друг на друга, не скрывая взаимного интереса, и я чувствую себя лишней. А потом Иван переводит взгляд на меня — и что-то вдруг происходит.

Нет, никаких там искр, молний и взрывов, как было с Егором. Вот вообще ничего. Просто глаза задержались на линии огня на какую-то миллисекунду дольше, чем нужно…

Глава 6

Иван

июль 2022 года

Я так и не смог толком уснуть. Подремал немного на один глаз ближе к утру, а в шесть уже был на ногах. Наколол дров для бани, вспомнив бессмертный фильм с Челентано*, принес воды, позавтракал. Надо было отвезти продукты монахам, но решил дождаться, когда изволит проснуться прынцесса. Сначала перекинул с компа на флешку статистику за последние годы, потом в лабе вытащил папки с распечатками.

Она зашебардилась уже в девятом часу. Наведалась в санузел, заглянула в погреб и чуть не свалилась вниз, когда я подсказал включить свет. На секунду промелькнуло: а что, если спихнуть ее и крышку закрыть? Пусть сидит там всю свою практику. С голоду не помрет.

Фу, идиот!

Вообще я чувствовал себя как с крепкого бодунища. Сил не осталось ни на что, даже на злость. Только вялое раздражение плескалось липкой лужей. Хотелось лишь одного — оказаться подальше от нее. Так что поездка на Ильинский пришлась очень кстати. А оттуда — прямой наводкой в Кугу. Отдам ее заказ, вернусь к ночи и сразу лягу спать. А можно и в деревне переночевать. Хотя это, конечно, так себе вариант, не буду же весь месяц от нее бегать — или сколько там она пробудет?

Мое вчерашнее намерение устроить Сашке такой ад, чтобы сбежала сама, на относительно холодную голову показалось жалким и глупым. Да, ее появление меня взбесило, но демонстрировать это ей было не слишком разумно. Потому что означало неравнодушие. Да, не переболело, хотя я уверял себя в обратном. Вот только ей об этом знать совершенно ни к чему. Но теперь уже поздно пить боржоми — почки отвалились.

Оставалось одно — стиснуть зубы и перетерпеть. И, по возможности, держаться от нее подальше. Уедет — тогда снова начну собирать себя по кусочкам. Может, так даже и к лучшему, может, рядом с ней все окончательно перегорит.

Забрал ее список, отдал флешку и прямой наводкой к катеру, благо монашьи коробки не выгружал, оставил накрытыми брезентом. Лиса направилась было за мной, но я ее притормозил. Она привыкла сопровождать меня в поездках по озеру, с тех пор как два года назад щенком подобрал ее в Куге — больную, облезлую. А какая красотка выросла! Настоящая лисица. Я бы даже подумал, не согрешила ли ее маменька с лисом, если бы не знал, что это генетически невозможно. Так что Даль с его «лисищем» и «подлиском» ошибался.

Но к монахам я Лису не брал. Точнее, взял всего один раз, чем сильно переполошил матушек, которые испугались, не забежит ли она в церковь. В чем прикол, я не понял, потому что кошка спала у них прямо в алтаре. Но спрашивать не стал, им виднее. Я вообще многого не понимал в этом их особом мире, но соглашался с тем, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

По правде, когда впервые попал к ним на остров, все это казалось странным, если не сказать диким. Меня хоть и крестили, но религия в целом и православие в частности было для меня чем-то чуждым, из другой вселенной. И эта странная троица: древний схимонах и две бабки-монахини — вызывали недоумение. Но потом узнал их получше, привык и полюбил. Даже сухую, суровую, похожую на языческого идола мать Тамару.

В молодости она была известной оперной певицей, гастролировала по всему миру, но попала в автокатастрофу и потеряла голос. Долго лечилась, пыталась покончить с собой, провела несколько лет в пансионате для хроников, потом пришла в церковь и стала монахиней в крошечном карельском монастыре. А когда отец Рафаил на Ильинском остался один, ей и сестре Ермоне предложили поехать к нему помощницами — в церкви и по хозяйству. Как мне сказали, иногда пожилым, но еще достаточно крепким монахиням дают такое послушание при старце.

Ермона — та была совсем другая: веселая, улыбчивая. Маленький шарик с задорно торчащими из-под апостольника седыми кудряшками. Ее голос журчал, как ручеек, она любила поболтать, за что иногда получала нагоняй от отца Рафаила.

— Не поверите, Ванечка, — рассказывала она за чашкой ароматного травяного чая, когда я спросил, почему у нее такое странное имя. — Приехал на Преображение архиерей постригать нас с сестричкой в мантию, и угостили его где-то по пути яблочной наливочкой. Вот и нарек он нас Ермоной и Фаворой**. И ничего не поделаешь, так и живу — без дня ангела и святого небесного покровителя. А кому молиться? «Святая гора Ермон, моли Бога обо мне»?

О трагедии, которая привела ее в церковь, я узнал от Надежды. Вся большая семья Ануш — так ее звали — погибла во время Спитакского землетрясения. Родители, муж, три дочери, зятья, сын, невестка, двое внуков — не выжил никто. Ануш уехала в Воронеж, к родне мужа, работала медсестрой в детской больнице, потом приняла монашество и возглавила монастырский приют. Я всегда поражался, откуда в этой маленькой старушке столько мужества и силы духа. А потом случайно узнал и другую ее тайну, известную лишь отцу Рафаилу.

Однажды, выгрузив привезенные продукты, я пошел искать ее, заглянул в церковь и услышал, как она молится — в голос, со слезами:

— Господи, прошу Тебя, укрепи мою веру, дай мне силы, потому что я так боюсь умирать.

— У нее рак, Ваня, — сказал мне потом отец Рафаил. — Осталось совсем немного. Только учти, ты об этом не знаешь. Никто не знает.

Ему самому уже перевалило за восемьдесят, он с трудом ходил, но все равно каждый день служил литургию. Ермона помогала в алтаре, а Тамара пела на клиросе. Уже на острове у нее снова появился голос, слабенький, хриплый, но и это было настоящим чудом, потому что раньше она могла лишь шептать.

В прежней жизни отец Рафаил был военным. В сорок пять лет полковник спецназа Евгений Богатырев, дважды кавалер ордена Красного знамени, представленный к званию Героя Советского Союза, потерял в Афгане ногу. Он оказался одним из тех, кому власти заявили цинично: «Мы вас туда не посылали». Жена решила, что достойна лучшего, чем жизнь с инвалидом. Евгений справился, научился ходить на протезе, заочно окончил Духовную семинарию. Сначала жил иноком в миру, потом его постригли в Важеозерском монастыре. Когда было принято решение возродить Ильинскую пустынь, стал одним из пяти ее насельников.

С тех пор как я рассказал ему о разводе, время от времени вываливал все, что кипело внутри. Это нельзя было назвать настоящей исповедью — ведь я не причащался. Просто хотелось с кем-то поделиться. Отец Рафаил слушал, говорил что-то ободряющее, касался сморщенной рукой лба, благословляя, и становилось пусть немного, но легче.

— Случилось что-то, Ванечка? — спросил он, когда, передав коробки Ермоне, я зашел к нему в келью поздороваться. — Ты сам не свой.

— Она приехала, — выжал из себя я, глядя в пол.

Пояснять не пришлось.

— К тебе приехала? — отец Рафаил положил руку мне на макушку.

— Нет, по работе. Случайно так совпало. А может, и нет.

— У Него нет случайностей, — возразил он. — Все для чего-то нужно.

Я снова и снова повторял эти слова на пути с Ильинского в Кугу.

Все для чего-то нужно…

Одно цепляется за другое, тащит за собой третье. Кто знает, как все сложилось бы, если б я тогда не забыл на берегу солнечные очки…

июль 2012 года