Селянин - Altupi

Во внутреннем дворе они наткнулись на Андрея. Мальчишка в здоровой левой руке тащил полное ведро поросячьего месива, сгибался под его тяжестью, пыхтел, сбрасывая отросшую чёлку со лба. Увидев их, надулся:

— А! Я уже хотел в розыск подавать.

— Давай сюда! — Егор хотел перехватить у брата ведро, но Кирилл опередил его и забрал ведро сам. Вес отвратно пахнущего варева потянул руку вниз.

— Ого! Как ты не надорвался!

— Да если вас нет! — огрызнулся Андрей. Он был чумаз до одурения, светлая часть одежды испачкалась в чём-то чёрном, густые, жёсткие волосы стояли дыбом, будто их три дня не расчёсывали. Однако смотрел пацан на старших по-взрослому, с укором за разгильдяйство. Вытер влагу из носа краем футболки и скомандовал Кириллу: — Топай корми, чего стоишь? Слышишь, орут?

Кирилл слышал, конечно. Поросята не просто визжали, казалось, они с разгону бились головами в кирпичные стены сарая и деревянные перегородки, наступали друг на друга — в загоне грохотало, стены ходили ходуном. В соседнем помещении мычала Зорька, только куры мирно устроились на ночлег и не возмущались.

Настроившись, наскребя отваги и задержав дыхание, Кирилл открыл дверь в свинарник. Животные почуяли приближение человека и еду, увидели зажегшийся под потолком свет и стали сильнее долбить в перегородку. Опасные лютые твари. Навоз, хоть его сегодня чистили, хлюпал под их копытами.

С содроганием Калякин повернул задвижку, различил в оранжевом полумраке грубо сколоченную кормушку и вылил туда густое месиво из картошки, помоев и фуража. Чёрные вьетнамские монстры, двинувшиеся сначала к нему, быстро, отпихивая друг друга, засунули морды в корыто. Поднялось невообразимое чавканье, кормушка быстро пустела. Одного ведра этим прожорливым созданиям было мало, и Кирилл сразу, пока миазмы свинарника не впитались в его кожу, пошёл за вторым и третьим. Помощь Рахмановых ему не требовалась, за две недели он получил представление, чем кормить и примерно в каких пропорциях смешивать, ну и, в конце концов, не для ресторана же деликатесы готовит, а свиньи всё сожрут, что ни дай. Кирилл особо не заморачивался. Зажимал нос, дышал через рот, чтобы не стошнило, и глушил внутренний голос, который пел про завтрашнее освобождение от каторги, чистую элитную многоэтажку, мягкую кровать, безделье и вай-фай.

Получив ещё жратву, свиньи успокоились. Наевшиеся уходили на солому спать, вытягивали ноги и довольно похрюкивали. Взрослые мощные особи выбирали места попрестижнее, сгоняли молодняк. Иерархия у них была тюремная. Кирилл понаблюдал с минуту, пока мог не дышать, и вышел на свежий воздух, закрыл загон на вертушку.

Дверь в коровник была распахнута, оттуда на бетон лился жёлтый свет, в котором кружились мошки. Внутри Егор тихо и ласково разговаривал с бурёнкой:

— Сейчас, сейчас, Зоренька, сейчас, ещё минутку. Вот так, моя хорошая, сейчас…

Кирилл вошёл в коровник и остановился у стены, подложил ладони под поясницу.

— Можно я побуду с тобой, посмотрю, как надо доить?

— Только тихо: коровы не любят чужих. А то испугается, не даст молоко.

Кирилл удивился, но не стал разевать рот и переспрашивать. Егор отвечал ему, не оборачиваясь. Сидя на маленькой табуреточке, он обмывал из корца разбухшее розовое вымя, нежно поглаживал. Как обычно перед дойкой он переоделся в чистую одежду, повязал бандану. Движения его были плавными, неторопливыми, будто младенца купал. На коленях лежало полотенце, рядом стояло эмалированное двенадцатилитровое ведро. Корова мелко переступала копытами, пыталась мотать хвостом, да только он был привязан тонкой верёвкой к ноге.

— Сейчас, Зорька, почти всё.

Отставив корец, Егор вытер вымя полотенцем, а потом принялся аккуратно массировать его со всех сторон по ширине и длине. Когда закончил, соски немного увеличились, набухли. Егор подставил ведро, вынул оттуда кружку и осторожно сдоил из каждого соска по одной тоненькой струйке. Повернулся, протянул кружку:

— На, Найде налей.

Кирилл мигом выполнил поручение, вылил молоко в собачью миску. Найда вылезла из конуры, завиляла хвостом и принялась лакать. Вернувшись, снова притулился в уголке. Молочные струи уже вовсю с гулким звоном били в дно ведра. Егор двумя руками ловко дёргал за передние соски… То есть не дёргал… Присмотревшись, Кирилл понял, что его пальцы последовательно сжимаются в кулаки сверху вниз, а кисти остаются неподвижными. Из соска выбрасывается струя, и процесс повторяется снова.

Отпустив передние соски, Егор взялся за задние.

— Хорошая, Зорька, хорошая…

Медленно он выдоил несколько струй, затем его руки стали работать энергичнее, и Кирилл уже не успевал следить за сжатием и разжатием пальцев. Корова успокоилась, стояла смирно, иногда трясла головой и облизывалась толстым розовым языком. По её морде ползали мухи. Егор снова занялся передними сосками, скрючился в неудобной наклонённой позе. Молоко плескало непрерывно, булькало, ведро наполнилось наполовину и продолжало наполняться. Кирилл как загипнотизированный смотрел на расходящиеся по белой поверхности круги и вспоминал, каким долбоёбом был — однажды пришёл доёбывать пидора и нарочно, пинком, опрокинул полведра молока. Спросить, как тогда Егор вышел из положения, духу не хватало. В тот раз он дебильной выходкой лишил Рахмановых части их скудного дохода, теперь вот на Лариске не заработаешь. Наверно, ему лучше исчезнуть и не создавать проблем? Толку от него никакого, вот так шустро доить он никогда не научится, деревенским жителем никогда не станет…

На душе сделалось гадко и тоскливо. Кирилл перестал следить за движениями, запоминать порядок действий при дойке, опустил голову на грудь. Лучше бы Егор упрекал его, да только он терпит и изображает, что абсолютно ничего страшного не случилось, жизнь по-прежнему стабильна. Он добрый, тактичный и самый замечательный парень, на чьём фоне все остальные меркнут. Кирилл завидовал. Ему мало показалось, что этот необыкновенный человек составляет с ним пару. Захотелось самому предстать перед Егором хоть капельку лучше, чем складывалось мнение сейчас. Одну малюсенькую капельку, чтобы Егор не сомневался в его небезнадёжности и знал, что верит в него не зря.

— Егор! — Кирилл позвал больше на интуитивном уровне, повинуясь своим мыслям, неосознанно, и только потом «прозрел»: увидел, что ведро полное, из вымени сцеживаются последние короткие струйки, и значит, корова не может зажать молоко.

Не прекращая доить, Рахманов обернулся и вопросительно поднял глаза.

— Мама Галя просила поговорить с тобой. — Слова снова плохо шли к Кириллу. Он почесал лицо, плечи. — Она просила уговорить тебя восстановиться в институте. Сказала, чтобы вы с Андрюхой на сбережения купили себе комнату, а сама собралась в богадельню. Она хочет, чтобы ты получил профессию.

Калякин специально подбирал