Развод в 45. Я не вернусь (СИ) - Невинная Яна

– Конечно, – прокаркала я, – конечно. Это же ребенок, живая плоть, твой малыш…

– Мама! – стиснула она зубы и посмотрела на меня зло. – Прекрати. Это не ребенок еще, а сгусток клеток. Я всё сделала правильно. Да, ты бы уговорила меня его оставить, а потом бы попрекала, что я загубила карьеру! Скажи еще, что не так?

Мотнув головой, я наконец поднялась, встала напротив дочки. Протянула руки и тут же их опустила, не желая снова видеть, как она меня отталкивает. Немного пришла в себя, поведение дочки взрастило во мне злость, которая рождалась в ответ на ее враждебную и такую несправедливую агрессию.

– Ты не дала мне права что-то сказать до того, как избавилась от ребенка. Так зачем спрашиваешь сейчас? Что ты хочешь услышать? Хочешь переложить на меня вину за принятие своего решения?

Она побледнела, видимо не ожидая, что я так быстро оправлюсь. Но что мне оставалось? Родные не жалели меня, подкидывая всё новых и новых шокирующих заявлений, будто кидали в меня камни, желая моего падения. Желая, чтобы я упала на землю, прикрылась руками и лежала, рыдая, захлебываясь солеными слезами. Но я отчего-то всё вставала и шла прямо. Им назло.

– Ты сказала, ты взрослая, – говорила я ей, – ты сама приняла это решение. Ты сама приняла решение не говорить мне. Принять помощь от отца и его любовницы. Сама решила поддержать их и выбрать их. Они же лучше, доченька, то есть, переводя на твой язык, свободнее в нравах, не такие строгие, не такие приставучие с заботой. Да, Алина, ты принимала всё, что я делала, как должное, и решила, что через меня можно переступить. Но только ты забыла, что я живая, что у меня есть чувства. Как ты сказала? Не важно, кто представит работу? Отец сделал всё быстрее? Да, он добрый, понимающий, лучше меня. Так что, хочешь жить с ним и Верой? А что вы решили насчет меня?

Дочка чуть смутилась, во мне забрезжила робкая надежда, что я до нее достучалась. И возможно, это было так, только она снова закрылась. Вскинула голову. Ничего не сказала в ответ на мои слова. Только заявила:

– Нет, я не останусь с вами. Я поеду жить к бабушке.

– К бабушке? Значит, ей ты доверяешь? Доверяешь больше, чем мне? Она в курсе?

Алина чуть нахмурила брови.

– Нет. Бабушка ничего не знает, – бросила коротко. – И не узнает. Зачем это надо? Я просто не хочу больше жить с тобой. То есть с вами. Тем более сейчас, когда вы с папой разойдетесь. Мне хватает своей драмы.

Я прикрыла глаза, чтобы осознать ее слова. Она швыряла меня без жалости, рвала на части, от одной страшной новости – к другой. Казалось, еще чуть-чуть, и я просто не выдержу.

– Ясно. Значит, папа сказал тебе, что разведется со мной?

– Мама, не впутывайте меня. Мне бы со своими проблемами разобраться! Говорите с папой!

Я хотела предложить ей помощь. Первый порыв был таким. Спросить, что у нее случилось, как я могу помочь. Но я себя осадила. Хватит. Дочка явно дала понять, что моя помощь ей не требуется. Она выросла. Стала взрослой. Не нуждается во мне. Не доверяет. А папочка – лучше!

Тот самый, который вытер о меня ноги, вел двойную жизнь.

Строил долгоиграющие планы, в которых меня не было.

Вернее была, только на вторых ролях. Кажется, так.

Но этот папа ей был дороже, его она не осудила. А меня – да.

– Хорошо, дочь. Мы поговорим с ним, раз ты так хочешь. Что ж, выходит, ты решила, что я не нужна. Ни тебе, ни отцу. Ни на кафедре, ни дома, – произнесла я почти шепотом, но каждое слово четко слышалось в тишине коридора. – Решила, что лучше жить с бабушкой, которая никогда не скрывала, как относится ко мне. Отлично. Хорошо.

Алина отвела глаза, втянула в себя воздух и резко выплюнула:

– Вот только не надо делать вид, что мы все такие плохие. Одна ты хорошая, да?

– Я не сказала, что я хорошая, – тихо ответила я, чувствуя, будто готова рассыпаться на осколки, как стекло. – Я всё поняла, Алина. Вы с папой всё решили за моей спиной…

Сзади меня вдруг послышались шаги, я обернулась и увидела Наталью Викторовну, мать Алексея. В пальто нараспашку, с перекошенным от тревоги лицом. Она бросилась к Алине, минуя меня, прижала ее к себе, гладила по спине.

– Бедная моя девочка… Как же вы тут без меня?

А потом подняла глаза на меня. Сузила глаза и сжала губы, цедя обвинения:

– Мне кто-нибудь объяснит, как стандартный приступ довел моего сына до больничной койки? Почему мой сын лежит под кислородом? Ты снова недоглядела, Лидия? Или тебе, как обычно, было некогда? Всё своими великими делами занята?

Глава 15

Алина прижалась к бабушке, будто маленькая, и уткнулась в ее плечо.

При виде этой картины боль тут же пронзила грудную клетку. Колющая, саднящая, как заноза в сердце. И я, как ни старалась, не могла избавиться от горечи. Пыталась не показывать, как мне больно. Но внутри всё сжалось.

Нет, я не ревновала. Это было не про ревность. Это было про предательство.

Дочка предавала меня. Она бросилась сейчас к бабушке нарочно. Назло мне. Демонстративно. Чтобы сделать больнее.

Наталья Викторовна гладила ее по спине, покровительственно, не отрывая от меня тяжелого взгляда.

У нас с всегда были ровные, уважительные, но прохладные отношения. Мы не ругались, да и не скандалили, но и настоящей близости между нами не было.

Она давала понять, что считает мою семью – моих родителей, нашу фамилию, наше место в университете – той громоздкой тенью, в которой ее сыночке не хватает воздуха. Она всегда говорила, что мы не даем ему развиваться в полной мере. Вырасти так, как он этого достоин.

И, что бы он ни сделал, к этому всегда примешивается наша династия. Как будто он сам по себе ничего не значит.

“Послушай моего совета. Ты слишком важничаешь, Лидочка, – говорила она в первые годы брака, с мягкой улыбкой, но жестким прищуром. – Ты его затмеваешь. Женщина должна вдохновлять, а не конкурировать. Подумай о моих словах, пока не стало слишком поздно”.

Я молчала. А что я могла сказать?

Что уважаю мужа, но не обязана отказываться от своей профессии, чтобы он почувствовал себя выше и лучше меня?

Ничего не говорила и тогда, когда она снисходительно качала головой со словами: “Лёшенька давно был бы деканом, если бы ему не пришлось соревноваться с собственной женой”.

То есть она считала, что я должна была уступить место и не отсвечивать. Засунуть свои амбиции, чаяния, свои успехи, свою образованность куда подальше, чтобы, не дай бог, не выглядеть умнее мужа.

Я слушала. И молчала. Несмотря на то, что знала, как всё обстоит на самом деле. Он со мной не соревновался.

Я помогала ему, направляла, прикрывала, когда надо.

Тянула. Вдохновляла!

А теперь свекровь бросает мне в лицо, что я только давила и конкурировала.

Что ж, удобно.

А еще была астма. С самого детства. И кто, как не мать, был тому виной? Только Наталья Викторовна этого признавать не хотела. Но я-то знала, что она когда-то настояла, чтобы его с семи лет отправили в спортивный лагерь, хотя он с детства обладал слабым здоровьем.

“Хватит его беречь, –говорила она и даже возражений мужа не слушала. – Пусть закаляется. Мужик же растет!”

И вроде как она была права. Будь он обычным ребенком. Но в случае его частых болезней было легко переборщить с закаливанием и спортом. После того лета он впервые попал в реанимацию. Потом ему поставили астму.

С тех пор он носил ингалятор в кармане, а приступы случались при стрессах.

В общем, у нас со свекровью всегда были прохладные отношения, но внуков она любила. Особенно Алину. Брала на выходные, водила ее на выставки, концерты – свекровь была той еще богемной дамой. Так что неудивительно, что и сейчас дочка побежала к любимой бабушке.

– Так что, Лида? – бросила она с холодной отчужденностью. – Как так вышло?

– У Лёши случился приступ. Я сделала всё, что могла, – проговорила я ровно. – Я спасла его.

– Ах, спасла… – усмехнулась Наталья Викторовна, чуть отстраняясь от Алины. – Ты его до этого состояния и довела.