Если бы я знал - Рейн Уайт
принялся рассматривать бумажные ярлычки-этикетки, которые
когда-то заботливо прикрепил к каждому мешочку. Фруктовое с
душичкой… Итак, зелёный чай за основу, к нему лист
смородины, малины, мята и немного сушёных ягод клубники.
Всё это залить кипятком ― и готово.
― Чем так вкусно пахнет? ― спросил отец, когда минут
через пять уже при полном параде ввалился на кухню. Бросил
сумку у двери, втянул носом воздух, неосознанно закатывая
рукава, словно собирался завтракать. Никита аккуратно
наклонил френч-пресс, разливая полученную заварку на три
чашки.
― Фирменным чаем, ― охотно пояснила Лада и тут же
пододвинула ближе свою порцию, попыталась сделать глоток, но зашипела ― было слишком горячо.
― Может ещё яичницей, ― спохватился Никита. ― Время
же терпит? Я быстро.
Отец остановил его коротким взмахом руки, мгновенно
становясь суровым и деловым. Настроился на рабочий лад. В
мыслях Никита досадливо стукнул себя по лбу: чёрт, не успел.
Вроде бы понимал, что и не должен, но старая привычка давала
о себе знать. Кто, если не он?
― Не нужно, по пути поем, там на трассе часа через два
шашлык вкусный, ― прокомментировал решение он.
Ник кивнул, но за продуктами в холодильник всё равно
полез. Он не хотел ещё есть, ночное ведёрко курицы, съеденное
напару с Джоем, до сих пор дарило сытость, но руки стоило
чем-нибудь занять. Первые пару минут он ощущал на себе
внимательный взгляд отца, а потом резко отпустило: Дмитрий
Максимович ― уже не папа ― деловито поинтересовался:
― Ну что, племяшка, всё дописала? Готова к работе с
малышнёй? Настроилась?
Ники услышал, как шумно выдохнула Лада и, встряхнув
сковородку с плавящимся маслом, бегло оглянулся. Отец иногда
бывал чертовски прямолинеен, отчего все в семье
подстраивались под него, учились быть текучими, как вода, обдумывать каждое действие на сотню раз. Учились… либо
сбегали. Как сделала мама, когда поняла, что с неё уже
слишком. Никита в их семье оказался самым терпеливым, отца
он любил.
Однако Лада в ответ на вопросы стиснула кружку с чаем
так сильно, что побелели пальцы ― она терпеть не могла, когда
напоминали о скором выпуске и тем более о дипломе, с которым
и так настрадалась. Но Лада, раньше вспыхивавшая по любому
поводу, как спичка, за годы института научилась быть адски
терпеливой, а потому каждый раз повторяла, что…
― Я не планирую работать с малышнёй, дядь Дим, ты же
знаешь, ― пропела она, не выказывая раздражения, хотя вряд ли
это было для отца тайной. Ник увидел, значит, и папа заметил.
― Либо пойду преподавать в старших классах, либо останусь
репетитором, либо буду работать по профессии.
― А как же школа выживания? Детвора? Пришлась бы вон
с мелким понянчилась? ― не отставал отец.
Лада скрипнула зубами, и это Никита тоже услышал
отчётливо. Она училась не на преподавателя, а на переводчика, но почему-то вся семья упорно отправляла её работать в школу, и его отец не был исключением. Нику вдруг вспомнилось, что
Димка Дериглазов когда-то ― казалось, вечность назад ―
смеялся, что Джой с его профессией мог бы пойти работать
учителем, а не ведущим, потому что у него половина группы
именно так и разбрелась кто куда. Сейчас эта мысль настолько
остро впилась в сознание, что Ник ухватился за неё, раскручивая
и накладывая на ситуацию Лады. Пусть они с Джоем по-настоящему общались всего одну ночь, Никите казалось, на её
месте он бы оправдываться не стал. Либо отшутился бы, либо
послал куда-нибудь пешим ходом. Правда?
― Но разве тебе самой не хочется поработать с детьми? ―
услышал Ник следующую (или очередную, смотря сколько он
пропустил, окунувшись в мысли) фразу отца. Пора было спасать
сестрицу.
― Па-ап, ну хватит. Ладик у дяди Володи одна, она не
привыкла «нянчиться». Вот станет крутым переводчиком, тебе
потом помощь нужна будет, а ты её заешь сейчас настолько, что
тебя потом лесом отправят, ― вклинился он, отворачиваясь от
жарящейся на сковородке яичницы.
Отец перевёл взгляд с Лады на него, замолчал. На кухне
повисла тишина, прерываемая лишь ворчанием кипящего масла
и тихим звоном стекла. Это Лада, сама того не понимая, барабанила ноготками о кружку. Пауза затягивалась.
― Ох, сын… ― наконец, выдохнул отец. Поднялся с
табурета, шагнул к нему почти вплотную, обхватил
