Развод. Мне теперь можно всё - Софа Ясенева

По пути набираю Лёшу — гудки идут, но он не отвечает. Странно, обычно он всегда на связи, даже если задерживается.

Когда ближе к семи вечера его всё ещё нет дома — ни звонка, ни смс — во мне поднимается тревога. Сначала лёгкая, но с каждой минутой всё настойчивее. Я уже начинаю подумывать, не позвонить ли Толмацкому, чтобы убедиться, что Лёша просто передумал.

Николь До "Развод. Дневник выживания"

Глава 17 Лидия

Решаю сначала подождать ещё полчаса. Смотрю на экран телефона каждые пять минут, хожу из угла в угол по комнате, не нахожу себе места. Но даже тогда Лёша не приходит. Ждать больше не имеет смысла.

Набираю мужа. Пальцы дрожат так, что едва попадаю по кнопкам.

— Дим, ты говорил, что Лёша сегодня собирался ко мне, он передумал?

На другом конце повисает пауза, и я чувствую замешательство. Эта пауза длится долю секунды, но именно в ней есть что-то тревожное.

— Нет, он не говорил мне ничего, — наконец отвечает Дима, и голос у него какой-то натянутый. — Почему ты спрашиваешь, он у тебя?

— В том и дело, что нет. Я звонила ему уже несколько раз, трубку не берёт.

Слова даются с трудом, и меня накрывает паника. Мысли скачут одна страшнее другой: что могло с ним случиться? Вдруг на него кто-то напал? Может, попал в какую-то компанию, подрался? Да что угодно могло произойти. Я представляю его телефон, валяющийся где-то в траве или на асфальте, и его самого — без помощи, одного.

В груди всё сжимается, я всхлипываю прямо в трубку, не в силах держать себя в руках.

— Лида, я сейчас приеду, мы вместе выясним, где он. Успокойся, не накручивай себя, — пытается говорить спокойно Дима, но даже его ровный тон не убеждает меня.

На этом наш разговор заканчивается, но слова «не накручивай» будто ножом по сердцу. Как можно сказать такое? Разве может быть иначе, когда речь о ребёнке? Будь он взрослым, самостоятельным мужчиной, это был бы один разговор. Но ему всего пятнадцать. Пятнадцать! На нас вся ответственность.

А вдруг он принимает наш развод слишком близко к сердцу? Для него я полностью заменила мать. Я ведь даже не поговорила с ним толком в последние дни, не выяснила, что у него на душе. Всё время думала только о себе, о своей обиде, о предательстве, о том, как строить новую жизнь. Полностью погрузилась в свои переживания. Хороша родительница, просто образец для подражания!

Наверное, именно потому, что не воспитывала Лёшку с рождения, я пыталась компенсировать ему то, что он недополучил в детстве. Всё время боялась, что не дотягиваю, что не даю ему достаточно: ни любви, ни внимания, ни знаний. С энтузиазмом хваталась за новые методики воспитания, читала книги по психологии, пыталась восполнить каждую недостачу.

И ведь я видела результат. Я видела, как он постепенно оттаивал, как становился похож на сверстников, рос уверенным, общительным, тёплым мальчишкой. Его детские обиды, это отставание в эмоциональном развитии, всё постепенно уходило. Мы нашли общий язык, и наши отношения стали ближе, чем у него с отцом. Я всегда думала: да, может, я и не родила его, но я всё равно — мать. И всегда верила, что справляюсь.

До сегодняшнего вечера.

Только бы с ним было всё хорошо. Пожалуйста, Господи. Обещаю, что перестану быть такой эгоисткой, обещаю поговорить с Лёшей по душам, выслушать его. Только бы он был жив-здоров.

К моменту приезда Толмацкого я успеваю так себя накрутить, что открываю дверь дрожащими руками. Даже слова не нахожу, просто молча впускаю его в квартиру.

— Что я говорил? Не накручивать себя. Ты на себя в зеркало смотрела? Бледная вся и трясёшься.

— Н-не могу перестать. Дим, вдруг его избили, украли…

— Т-с-с-с, Лид, — обнимает меня своими сильными руками. Его грудь твёрдая, тёплая, и вдруг мне становится легче. — Давай подумаем.

Со мной какая-то магия происходит, я действительно ощущаю, как паника постепенно уходит. Будто меня обнимает большой мишка, забирает всё плохое себе, оставляя мне ясность мысли. В голове становится чуть светлее.

Только поэтому я не скидываю его руки сразу. Сейчас не время для гордости. Надо понять, куда мог деться наш сын.

— Я абсолютно ничего не знаю, куда он мог пойти, — шепчу, вглядываясь в лицо Димы, словно надеюсь, что он скажет хоть что-то, что рассеет мой ужас.

— Друзей его я обзвонил по пути сюда. Его там нет, — спокойно отвечает он, и эта уверенность немного стабилизирует меня.

— Что тогда? Будем обзванивать больницы?

— Я этим займусь, — кивает Дима. Его спокойствие немного раздражает, но я понимаю: он держит себя ради нас обоих.

Вдруг вспоминаю слова Лёши. Совсем недавно он вскользь говорил о том, что его пригласила новенькая из класса, кажется, Оля. И тогда я не придала этому значения, ну что там, дружба подростков. Но сейчас любая зацепка кажется спасительной.

— Дим, он недавно говорил, что его одноклассница в гости пригласила. Новенькая, Оля, кажется. У меня нет телефона её родителей. Но давай я попробую его найти?

— Договорились.

Я погружаюсь в родительский чат. Сердце колотится, пальцы скачут по экрану, сообщения мелькают одно за другим. Люди обсуждают уроки, контрольные, расписание кружков, и только у меня сейчас вселенская катастрофа. Пишу осторожно, чтобы не вызывать лишних вопросов, потом снова и снова прокручиваю контакты.

Спустя мучительные полчаса всё же добываю номер мамы этой девочки.

— Ангелина Евгеньевна, это мама Толмацкого Лёши, — спешу представиться. — Извините, что так поздно, но не могли бы вы сказать, он не у Оли сейчас? Мы не можем с ним связаться.

— Я пока на работе, но могу ей позвонить, — отвечает женщина.

— Да, давайте, — умоляюще выдыхаю.

Каждая секунда ожидания её звонка кажется вечностью. Я ловлю себя на том, что вцепилась пальцами в край стола так, что побелели костяшки.

Слышу из другой комнаты приглушённый голос Димы: он обзванивает одну больницу за другой, и каждый его сухой, деловой «нет, не поступал» становится для меня бальзамом. В этом случае отсутствие новостей — само по себе прекрасная новость.

Когда спустя пять минут на экране высвечивается номер мамы Оли, я едва не роняю телефон