Клетка - Ариша Дашковская
— Солнышко, прости меня. Даже не могла о таком подумать. Прости, прости.
Она засунула бананы в пакет и сидела со мной, пока не затих.
Даже после того, как меня перевели из реанимации в кардиологию, она не перестала навещать. Не веря моим словам о том, что я хорошо питаюсь в столовой, заставляла меня есть при ней то, что приносила с собой.
Но Мария Семёновна не была единственным посетителем. Пару раз приходила тётушка Вера, сестра моего отца. Несмотря на то, что была младшей в семье, она выглядела лет на пятьдесят. Её испитое лицо было жёлтым и морщинистым. Маленькие, бегающие бледно-серые глазки цепко следили за мной из-под нависших, припухших век. Она покачивала головой, приговаривая «горе-то, горе», заламывала сокрушённо руки. Говорила, что не оставит меня, теперь, когда она осталась единственной родственницей.
— У меня есть бабушка, — возразил я.
— Так ты не знаешь? Нет её уже, — она громко всхлипнула, вытерев не выступившую слезинку кончиком чёрного платка, повязанного на голове. Только теперь я обратил на него внимание. Но стоял, качая головой, не веря ей.
— Она в розыск подала, когда ты не вернулся. В милиции ей всё сказали. А на остановке сердце схватило. Инфаркт. В больнице два дня пролежала и умерла. Похоронили. Скромненько, но сам знаешь, у нас с деньгами туго, а на похороны она не откладывала, всё на тебя тратила.
Мир покачнулся, стены задрожали и стали стремительно приближаться ко мне. «Её больше нет» — эхом отдавало в ушах. А потом на меня всей своей тяжестью обрушился потолок, погребая под собой то единственное, что меня здесь удерживало.
Когда пришёл в себя, понял, что лежу на койке в палате. Рядом со мной, отодвинув одеяло, сидела Марина Семёновна.
— Её больше нет, — еле слышно прошептал я, привставая в кровати и чувствуя, что глаза защипало от слёз. Она ничего не ответила. Просто порывисто прижала меня к груди. И тогда я уже не смог сдержать рыдания. А она просто гладила меня по дрожащей спине и плечам.
Во второй раз тётя Вера пришла недели через две. В руках она держала пакет с апельсинами.
— Олежка, я не хочу, чтобы между нами было недопонимание, — она на несколько секунд замялась. — Ты всегда будешь частью нашей семьи и всегда можешь рассчитывать на нашу помощь. Не хочу, чтобы ты остался на меня в обиде. Квартиру бабушкину мы продаём. Сенечке нужно расширяться, у него скоро ребёночек будет. Так что, я вот-вот бабушкой стану. Нотариус сказала, что нужно подождать, чтобы оформить документы. Ну, так же будет правильно, сам как думаешь? У тебя в деревне дом есть. Много ли тебе надо, одному? А у Сенечки семья. Тем более в деревне тебе будет лучше. Там людей поменьше, тебе поспокойнее будет. Но знай, мы денежкой тебе всегда поможем, только попроси. Мы же родня, как никак. Я вот всё хлопочу сейчас, бегаю, в клинику тебя оформляю.
— Какую клинику? — из-за успокоительных я соображал вяло.
— Как какую? Психиатрическую. У тебя же травма. Извини меня, но после такого никто в своём уме не останется. Ты апельсинки бери. Витаминчики всё-таки.
Пакет, принятый из её рук, полетел в стену. Я же, оказывается, псих, мне можно. Молча развернулся и пошёл в палату, а на полу в коридоре так и остались лежать раскатившиеся в разные стороны яркие солнечные фрукты.
Глава 12. Подвал
В центре доски я поместил ту особую фигуру — самую большую, с пятигранником в основании. От этого человека я сейчас всецело зависел. Он спас меня, вытащив из ада с болотного цвета стенами, вкусно кормит, одевает, ничего не прося взамен. Воспоминания о нашей первой встрече из-за приёма таблеток остались смазанными, неясными. Но его обещание заботиться обо мне и не причинять вреда засело в памяти накрепко. И он его держал. Рядом с Астафьевым поставил Нину. Она пожалела меня, не позволила стать живым пособием для её студентов.
На последний шаг я долго не мог решиться — добровольно вспомнить то, о чём пытался забыть. Если днём у меня получалось отгонять мысли о том дне, ночью они обрушивались на меня кошмарами. Я просыпался от собственного крика в мокрой от пота постели, с облегчением понимая, что это всего лишь сон.
Но если это поможет мне избавиться от того, что отравляет, я просто обязан попытаться.
***
Я очень тяжело переживал предательство Насти. Получалось, что если у меня не было денег, то и встречаться со мной было незачем. Внук поломойки в старых трениках и стоптанных кедах. Зачем ей такой? Позориться она не хочет! В школе и на тренировках Настя либо делала вид, что не замечает меня, либо здоровалась сквозь зубы. Будто это я ее чем-то обидел.
— Выдра, — шипел Глеб всякий раз, как Настя попадалась ему на глаза. — Втащил бы сучке, если б не ее хорь.
Глеб пытался отвлечь меня от мыслей о Насте и приободрить.
— Это хорошо, что так получилось, — убеждал он. — Будет у тебя нормальная девка. С сиськами, с жопой, а не эта килька триперная. Знаешь, как мать моя говорит, если случилась какая-то неприятность, значит потом все будет просто зашибись. Не совсем такими словами, но сути не меняет. Закон судьбы называется.
Видимо, на мне этот закон не срабатывал. То, что произошло потом, больше походило на сюжет криминальных новостей и стало моим постоянным кошмаром. Вечером я возвращался домой с тренировки. Уже стемнело и зажгли фонари. Я спешил, нужно было помочь дома бабушке. Она купила мясо и собиралась сделать котлет впрок. Рядом со мной притормозил огромный черный джип. Тонированное стекло задней двери опустилось, и оттуда высунулся курчавый мужчина средних лет:
— Эй, паренек, до Аптекарского переулка как доехать?
Я пытался собраться с мыслями: объяснять дорогу у меня всегда не очень-то получалось.
— Вам нужно проехать прямо два квартала, потом повернуть налево и следующая улица и будет Аптекарский переулок.
— Что-что говоришь? — поморщился мужчина. — Через улицу налево повернуть? Не
