Училка моего сына (СИ) - Натали Лав

Вроде выбрасываться я не собирался. Вообще был далёк от таких мыслей.

Только нога скользит по подоконнику. И я всё-таки вываливаюсь в окно, успев ухватиться за шторку.

Лийка кричит... Так кричит, что того и гляди барабанные перепонки лопнут.

Мне везёт, шторка оказывается не занавеской из шелковых ниточек, а из какого-то плотного материала. Да и Лия Сергеевна совершает совсем уж странный поступок — обматывает шторку за трубу, закрепляет её.

Еще несколько минут я карабкаюсь обратно в окно.

Но залезаю.

— Какой же ты идиот! — мне в грудь врезаются два изящных кулачка.

И Лия плачет, сотрясаясь от рыданий.

Обнимаю её.

— Ну, ты ж сказала, чтобы я выпрыгнул.

Глава 21

Лия

Сердце колотится так, что уши закладывает. Зажимаю рот рукой, чтобы не выть в голос. Я так испугалась! Пока Захар лез по шторке обратно, карниз оторвался. Хорошо, что труба выдержала... Иначе бы...

Смерть — это страшно. Ничего нет страшней. Когда больше нет человека. Наверное, мне бы надо ему её желать. Да я её ему и желала. За то, что так со мной обошёлся. Но вот он повис там — и всё внутри оборвалось. Не хочу...

— Тихо, тихо... Лий, ты чего? Всё нормально уже? Перепугал? — Кабирин тянет ко мне руки, а я продолжаю трястись и зажимать рот рукой.

На пороге кухни появляется Богдан с круглыми глазами. Бледный и перепуганный. А я сама в таком состоянии, что его даже успокоить не могу.

И вот тут я понимаю, почему Кабирин так в жизни хорошо устроен.

Богдан разлепляет губы и спрашивает:

— Что такое?

Захар как ни в чем не бывало — хотя это скорее напускное, я стою близко и вижу, как у него подрагивают руки, — закрывает окно.

— Привет! Да я вот полез шторку поправить, а в итоге — карниз твоей сестре оторвал... Бедовый я, да?

Богдан как-то сразу розовеет и проходит на кухню.

— Нет. Со всяким бывает. Ты же хотел как лучше...

— Лий... - теперь Захар обращается уже ко мне, — Ты сядь. На тебе лица нет.

А я себя так и чувствую — что на мне нет лица. Захар усаживает меня на стул, наливает в стакан воды, я отпиваю несколько глотков и что-то перед глазами всё начинает темнеть.

— Лий! Ты чего? — зовёт меня Кабирин.

— Не знаю... - шепчу я в ответ, — Что-то мне как-то...

Я даже не договариваю фразу — так сильно кружится голова.

Чувствую, как Захар подхватывает меня на руки и куда-то несёт. Я его уже даже не боюсь.

Он приносит меня в мою комнату, укладывает на кровать.

Надо мной склоняются два лица — Захара и Богдана. Оба — обеспокоенные.

— Ты ела сегодня? — вопрос Захара вызывает замешательство.

— Не ела она ничего, — сдаёт меня с потрохами Богдан, — Я ей говорил, говорил... А она — аппетита нет... На диету, наверное, села.

А после еще и вздыхает так... Забавно.

— Девочка...

— Так дело не пойдёт. Что хочешь?

Похоже, Богдан был прав, когда настаивал на том, чтобы я поела. Человек не способен существовать на одном воздухе и воде.

— Суп бы какой... - горячего хочется.

И желудок болит.

— Какой? — что ж он такой настырный? Ну, где он мне суп возьмёт? Не сам же варить будет?

Вспоминаю, какой рассольник из телятины мама варила. В носу начинает першить. Как же здорово иметь маму... И как же плохо, когда её нет.

— Лия, какой суп ты хочешь? — уже очень твердо интересуется Захар.

— Рассольник... - голос звучит так жалобно. Как у капризного ребёнка. Но если уж говорить, то до конца, — Только из телятины...

Раздаётся странное хмыкание, больше похожее на смешок.

Нашёл время веселиться.

— Сейчас всё будет.

Меня укрывают одеялом и оставляют отлёживаться. Захар и Богдан уходят. Дверь они прикрыли неплотно, и я слышу их приглушенные голоса. Но в смысл вникнуть не могу, то и дело впадаю в дрёму. Надо брать себя в руки, а то так и в больницу недолго попасть. А что тогда с Богданом будет?

Богдан приходит ко мне минут через десять с тёплым сладким чаем.

— Вот... Захар сказал, что ты должна выпить.

В голосе брата слышится согласие с тем, что сказал Захар. Объединяются против меня.

Раз должна — я пью. Мне нельзя болеть. И... Я жить хочу. То, что случилось сегодня на кухне, заставляет понять простую вещь. Я хочу жить. Рано или поздно перестанет быть больно и захочется радоваться. Просто идти по улице и радоваться тому, что я жива. На самом деле — это уже много.

Выпиваю с перерывами.

— Мы там сейчас приберём всё, — сообщает брат, — А завтра вы с Захаром шторки поедете выбирать. И карниз. Так Захар сказал.

Я вижу, что Богдан тянется к Кабирину. И не знаю, как себя нужно вести в этой ситуации. Вообще ничего уже не знаю и не понимаю.

— Бодь... - начинаю говорить и обрываю сама себя.

Ну, не вываливать же на ребёнка, что со мной случилось на самом деле...

— Что?

— Я выпила, — говорю, передавая ему бокал.

— Хорошо. Молодец. А еще Захар сказал, что суп скоро привезут. И он тебя с ложечки будет кормить...

Богдан уходит, а я прикрываю глаза. Как в нём это всё совмещается? Если бы он был действительно негодяем, то ему бы сейчас было так наплевать, что со мной.

А он... Чуть во окно не вывалился, лишь бы что-то мне доказать. И опять же — клиника, продукты эти, суп, шторки, карниз — всё это какая-то непонятная карусель.

Я не идеализирую Захара. Чувствую, что там нечего идеализировать. Если бы ему было на меня плевать, то он бы через меня перешагнул и никогда бы обо мне не вспомнил. И абсолютно начхать ему было, что тут со мной. Хоть бы даже и вздёрнулась после того, что он со мной сотворил.

Почему не плевать? Похоже, он сам не знает ответ на этот вопрос.

А я...

Нет во мне к нему ненависти. Просто мне очень больно из-за того, что он так со мной. И я не знаю, как унять эту боль.

Надо к психологу всё-таки обратиться. Прав был Кабирин с самого начала. А я его не послушала.

Слышу, что в дверь звонят. Потом слышу торопливые шаги Захара по коридору, негромкие голоса в прихожей и снова шаги.

— Захар! — зову его.

Он заглядывает. У него в руках пакеты.

— Отправь Бодю спать, пожалуйста. А