Измена. Ушла красиво - Ася Исай

— Хорошо, — говорю, стараясь, чтобы голос звучал обычно. — Поужинал?

— Заказали. Не волнуйся.

Кладу трубку. Точка всё ещё в офисе. Может, телефон оставил на столе? А сам...

Не выдерживаю. Одеваюсь, вызываю такси. Еду к его офису, сердце колотится. Что я скажу, если встречу его? Придумаю что-нибудь.

Бизнес-центр освещён, в окнах горит свет. Поднимаю голову — пятнадцатый этаж, их офис. Свет горит. Прячусь за припаркованной машиной, жду. Холодный ветер пробирается под куртку, зябко кутаюсь.

Из дверей выходят люди — усталые, с папками, с сумками. Узнаю его коллегу, Виктора. Потом ещё двоих. И Ваня. Один. Садится в машину, уезжает.

Еду домой на такси, чувствуя себя полной идиоткой. Водитель пытается завязать разговор, отвечаю односложно.

Дома он уже в душе. Слышу шум воды. Быстро раздеваюсь, ныряю под одеяло. Притворяюсь спящей, когда он ложится рядом. Целует в висок — губы холодные.

— Спи, милая, — шепчет.

Лежу с закрытыми глазами, считаю его вдохи и выдохи. Пытаюсь уловить чужой запах — духов, помады. Ничего.

Так проходит неделя, другая. Я худею, плохо сплю. Маша спрашивает, не заболела ли я. Иван предлагает съездить к врачу. Отмахиваюсь — всё нормально, просто устала.

Подруга Ленка зовёт в кафе. Сидим, пьём капучино. Она болтает о своём новом увлечении йогой, о том, что муж, наконец, согласился на отпуск в Таиланде. Киваю, улыбаюсь, а сама думаю: может, рассказать ей? Но слова застревают в горле.

— Ты какая-то странная последнее время, — Ленка наклоняется ближе. — Всё в порядке?

— Да, — лгу. — Просто осенняя хандра.

Она долго смотрит на меня, потом пожимает плечами. Меняет тему.

В тот вечер мое сердце никак не могло найти покоя.

Мы с Машей дома, смотрели какую-то комедию. На экране герои попадают в дурацкие ситуации, дочь хохочет. Я машинально улыбаюсь, поглядывая на часы. Половина десятого. Иван обещал быть к девяти.

Телефон вибрирует, и я не глядя на экран принимаю вызов.

— Алло?

— Ульяна Сергеевна? — трубка оживает незнакомым мужским голосом. — Это дежурный из третьей городской. Ваш муж...

Мир останавливается. Звуки становятся ватными, картинка перед глазами расплывается.

— Что с ним?

— Авария. Он в реанимации. Вам лучше приехать.

Трубка выпадает из рук. Маша вскакивает, трясёт меня за плечи:

— Мама! Мама, что случилось?

Пять минут и мы в больнице. Белые коридоры, запах хлорки и лекарств, мерцающий свет ламп. Врач — усталый мужчина в помятом халате — говорит страшные слова: «Лобовое столкновение», «переломы», «черепно-мозговая травма», «делаем всё возможное».

— А второй... — спрашиваю севшим голосом. — Второй водитель?

Врач качает головой:

— Это был пешеход. Скончался на месте. Ваш муж пытался увернуться, но не успел затормозить.

Оседаю на пластиковый стул. Маша вцепилась в мою руку, ногти больно впиваются в кожу. Но эта боль — ничто по сравнению с тем, что разрывает грудь изнутри.

Глава 3. Разрушенный мир

— Можно его увидеть? — мой голос звучит чужим, сдавленным.

— Пока нельзя. Подождите здесь.

Время тянется как смола, густая и вязкая. Маша уснула у меня на плече, её дыхание щекочет шею. Я глажу дочь по волосам — они такие же мягкие, как у Ивана. Господи, как же я могла... Как могла подозревать, следить, копаться в его вещах, когда он... когда мы...

Какие-то суки оболгали его, возможно зная, что я нахожусь в туалете. А я повелась как девчонка.

Желудок скручивает от отвращения к самой себе. Всего три часа назад, пока он мчался домой, я лихорадочно пыталась взломать пароль от ноутбука и следила за ним. Искала доказательства измены, представляла, как брошу ему в лицо распечатки переписок. А он в это время...

Напротив сидит женщина лет пятидесяти. Платок сбился набок, седые корни проступают сквозь рыжую краску. Она качается взад-вперед, прижимая к груди мужскую куртку. Наши взгляды встречаются — в её глазах я вижу то же животное отчаяние, что чувствую сама.

— Сын, — шепчет она. — Мотоцикл. А у вас?

— Муж. Авария.

Больше слов не нужно. Мы понимаем друг друга без объяснений. Она снова утыкается в куртку, я — в макушку Маши.

Линолеум под ногами в черно-белую шашечку. Считаю квадраты — восемнадцать до стены. На девятом — бурое пятно, похожее на высохшую кровь. Или кофе. Хочется верить, что кофе.

Рассвет застает нас в том же коридоре. Сизый свет, превращаясь в ярко-алую краску, ползет по стенам, выхватывая из полумрака потертые плакаты о вреде курения и расписание приема врачей. Маша просыпается, трет глаза кулачками.

— Мам, папа где?

— Врачи его лечат, солнышко. Скоро увидим.

Она кивает с той доверчивостью, что бывает только у детей. Для неё папа — непобедимый герой, который обязательно поправится. Я бы отдала всё, чтобы верить так же.

Двери операционной распахиваются. Врач выходит, снимает шапочку. Волосы у него мокрые от пота, на виске отпечаток от резинки. Вскакиваю, ноги ватные, не держат.

— Операция прошла успешно. Критический период миновал. Но... — он трет переносицу, оставляя красный след, — впереди долгое восстановление. Множественные травмы: перелом трех ребер, ушиб легкого, разрыв селезенки — пришлось удалить. Сотрясение мозга средней степени тяжести. И психологически будет тяжело.

Слова долетают как сквозь вату. Жив. Иван жив. Остальное неважно.

— Можно к нему?

— Ненадолго. Он еще под наркозом.

Оставляю Машу в коридоре с медсестрой. Толкаю тяжелую дверь палаты.

Запах лекарств бьет в нос — острый, химический, с металлической ноткой крови. Иван лежит на высокой койке, весь опутанный проводами и трубками. Лицо бледное, восковое, под глазами фиолетовые тени и ссадины. На лбу швы, уходящие под повязку.

Подхожу медленно, боясь потревожить эту хрупкую тишину. Только монитор мерно пикает, отсчитывая удары его сердца. Жив.

Сажусь на стул рядом, беру его руку. Теплая. На костяшках ссадины, под ногтями запекшаяся кровь.

Слезы, наконец, прорываются. Плачу молча, уткнувшись лбом в его ладонь. Соленые капли скатываются по его пальцам, но он не чувствует. Наркоз держит его где-то далеко, в безопасном небытии, где нет боли, вины и разбитых жизней.

Следующие дни сливаются в бесконечную карусель. Больница — дом — больница. Маша остается у моей мамы. Я практически живу в палате, выучила каждую трещинку на потолке, каждый скрип линолеума.

Иван приходит в себя на третий день. Открывает глаза, долго фокусирует взгляд.

— Ульяна? — голос хриплый, чужой.

— Я здесь. Все хорошо, ты в больнице.

— Человек... Тот человек...

— Тише. Не надо сейчас об этом.

Но он помнит. Помнит все. Как тот мужчина выскочил на дорогу. Как ударил по тормозам, но было поздно. Глухой