Шестнадцать - Анна Чиж-Литаш
Села на край дивана и вытянула ноги.
— Убожество, — едва слышно сказала она, разглядывая свою комнату.
Темно-коричневые шкафы ровными колоннами стояли вдоль стены. На некоторых шкафчиках уже давно не было дверей или ручек. За стеклом на нескольких полках стояли статуэтки, куклы с растрепанными волосами и покрытые пылью игрушки. Возле окна жил широкий стол, усыпанный учебниками, тетрадями и журналами. Почетное место в углу комнаты занимала тахта. Она была почти новая, лишь на подлокотниках были небольшие потертости. Ее два года назад для Кати купила мама. Она копила деньги полгода, прятала от отца у подруги. Потом соврала ему, что купила тахту в комиссионке за копейки на премию. До этого Катя спала на кровати, которая досталась ей по наследству то ли от тетки, то ли от бабушки.
Девушка встала и подошла к окну, задернув занавески, начала доставать вещи из сумки. На самом дне в черном пакете была сложена одежда. Она достала кружевное белье и внимательно рассмотрела его со всех сторон. Затем чулки — вверху под резинкой была небольшая затяжка. Катя слегка потянула капрон в стороны.
— Вроде не рвется.
Она сложила бюстгальтер в сумку, а чулки и трусы спрятала под кофту. Затем, взяв ножницы со стола, вспорола шов на дне сумки и достала пакет. Внутри были деньги. Банкноты оказались изрядно помятыми. Катя брала по одной купюре, клала ее на диван и разглаживала ладонью.
— Двадцать пять, — пробормотала она.
Сложив деньги в стопку, достала коробку с носками из шкафа и вытянула со дна носок, который ей связала бабушка еще несколько лет назад. Достав из него стопку купюр, положила к ним деньги, которые лежали на диване, и еще раз пересчитала.
— Триста двадцать долларов, — прошептала она. — Этого должно хватить на второй курс лечения. Скрутив деньги в трубочку, засунула их в носок и вернула на место. Затем осторожно открыла дверь и вышла в коридор. Тишина. Катя прошла в ванну, где быстро приняла душ, постирав белье и чулки, вернулась в комнату и развесила «одежду» на батарее, спрятанной за письменным столом.
Когда забралась под одеяло, громко выдохнула, впервые за вечер почувствовав облегчение.
Катя не знала, сколько времени прошло после того, как уснула: час, три часа или пятнадцать минут.
— Собери мне пожрать!
Она не хотела открывать глаза, хотя точно знала, что это не сон.
— Я кому сказал! Ты что спишь? — он ударил ногой по дивану.
В темноте она не видела его лица, но точно знала каждую морщину, изогнувшуюся возле глаз в этот момент. Катя ненавидела этот запах. Ненавидела так сильно, что каждый раз к горлу подкатывал приступ тошноты, щекотавший язык и отравлявший дыхание. Она терпеть не могла его тон: надменный, властный, жесткий.
Она ненавидела своего отца. Ненавидела так сильно, что готова была взять нож и ударить в спину. В последнее время так часто представляла себе эту сцену, что стало казаться, что она уже сделала это, просто по какой-то причине он остался жив.
— Вставай, дрянь! — он снова ударил ногой, на этот раз задев ее. Катя не реагировала, зажмурила глаза и до боли стиснула зубы.
«Молчи, — раз за разом повторяла она про себя, — только молчи».
Он включил свет и сдернул одеяло.
— Ты не поняла? Я хочу жрать! — он схватил ее за ногу и потащил с дивана. Она пыталась ухватиться за подлокотник, но не успела и упала на пол. — Теперь ты проснулась?
Катя сидела на полу, обняв руками колени. Глаза опущены. Отец в недоумении смотрел на дочь. Он присел на корточки и взял Катю за подбородок.
— Я сегодня очень устал и хочу есть. Если ты сейчас же не соберешь на стол, я тебя сильно накажу.
Катя посмотрела на будильник — почти три часа ночи. Она хотела встать, но тело не подчинялось. Мысленно уже дошла до кухни, открыла холодильник и достала продукты. Вот ставит сковороду на плиту и бросает кусочек сливочного масла, чтобы пожарить яичницу. Нарезает толстыми ломтями хлеб, как любит отец, и раскладывает на тарелке. Разрезает кусок вареной колбасы на тонкие кусочки и бросает к яичнице. За холодильником стоит банка маринованных огурцов: один за другим она достает их на тарелку, облизывая пальцы после рассола.
Она обязательно все это сделала бы, но не успела. Удар был резким, подлым — Катя не сумела увернуться. На мгновенье от боли закружилась голова, но успела закричать:
— Только не по лицу! — она закрыла его ладонями, но следующий пожар вспыхнул в области губ.
— На, тварь неблагодарная, получи! — он бил кулаком по губам и щекам. Лупил ногой по коленям и спине.
— Папа! — это был не крик, это был стон.
Он не слышал ее. Схватив за волосы, протащил ее до кухни.
— Я хочу жрать! — наклонившись над дочкой, сказал он.
Развернулся и вышел из кухни. Катя попыталась встать, но не смогла. Медленно доползла до шкафчика с посудой и открыла шуфлядку, нащупывала кухонную утварь. Достав нож, положила его перед собой и тихо разрыдалась. Затем отбросила его в сторону и доползла до стола. Под маминым стулом стояла пустая стеклянная бутылка от водки. Она дотянулась до нее, зажав подмышкой, поползла в коридор. Он был в зале, включил телевизор. Скорее всего задремал.
Возле входа в зал она медленно, прикладывая все силы, опираясь на дверной косяк, встала. Он спал на диване, сжимая в руках пульт. Катя подошла к нему и наклонилась. Запах, знакомый с детства, ударил в лицо.
— Ненавижу! — закричала она и со всей силы опустила пустую бутылку ему на голову. Через секунду кровь тонкой струйкой потекла по лбу. — Аааааааааа! — закричала она и поковыляла из комнаты.
Катя взяла с собой самое необходимое. Немного одежды, учебники и деньги. Перед тем как уйти, сняла с полки мамину фотографию. Бросив ее в сумку, вышла из комнаты, а спустя минуту и из квартиры.
На часах была половина четвертого утра.
Глава 23
Сегодня звонок звенел громче обычного. Так показалось Алене. Она прищурила глаза, реагируя на неприятный звук.
— Вы остаетесь на репетицию? — Карина складывала вещи в рюкзак.
— Какую еще репетицию? — Таня достала расческу из сумки.
— К юбилею школы нужно подготовить песню.
— Тебе заняться больше не чем?
— Классуха сказала, что тот, кто не придет, получит запись в дневник и будет неделю дежурить по классу.
— Когда она это говорила?
