Пленница пустыни - Анастасия Вкусная
Очевидно, мой собеседник начал выходить из себя. Видимо, он ожидал большей эмпатии с моей стороны к жертвам работорговли. Но сейчас мне было жалко исключительно себя. Если все это правда, то жить с Амиром дальше я, и правда, не смогу.
– Как мой отъезд может кому-то помочь?
– Отвлекающий маневр. Пока бен Сауд будет занят попытками найти и вернуть вас, наши люди сделают все остальное.
– Мне надо подумать, – пора заканчивать разговор, а то я свихнусь прямо здесь и сейчас. – Нужны доказательства. Неопровержимые. Если у вас нет ничего такого на моего мужа, то давайте просто забудем об этом разговоре.
– Я найду доказательства, – спокойно кивнул Ричард.
– Провожать не надо, – я встала и пошла по направлению к станции метро.
Такси довезет быстро, а мне нужно подумать. Крепко подумать, и желательно вне дома. Все, что я услышала, сводит с ума, но Питерс прав – я ничего не забыла. До сих пор иногда по ночам я вижу во снах ту палатку, песок под ногами, грубые окрики, закутанных в черное мужчин, и всхлипывания Евки, жмущейся к моим ногам. Тогда все закончилось достаточно быстро – дочь не успела всерьез испугаться. Потом я просто сказала ей, что гиды перепутали нашу экскурсию. А сама просто попыталась все забыть.
Но кое в чем Ричард все же ошибся. Я не только спрашивала себя – как же там оказался Амир, но и ему задала этот вопрос. Практически сразу, как более-менее пришла в себя в его доме. И он ответил – связно и убедительно. Я поверила. Может, рассказать ему, как вернется? Только не приблизит ли это мою безвременную кончину? Если Питерс не врет, жизнь моя резко обесценится, и никакая любовь мужа не спасет. Это именно та ситуация, в которой чувствами можно пренебречь. Особенно если речь идет о чувствах работорговца…
Я каталась на метро туда-сюда до темноты. Впрочем, не так уж долго – здесь темнеет непривычно рано. В семь солнце уже падает за горизонт, и я до сих пор не привыкла к этому. На улицах появились многочисленные туристы, которые в течение дня прячутся в отелях и моллах. Я вышла на станции наугад – где-то в Дейре. Не самый хороший район, но сейчас я похожа на туристку, поэтому мне абсолютно ничего не угрожает.
Зашла в какую-то азиатскую кафешку. Есть не хотелось, но домой идти не могу. Заказала холодный чай и жареный рис. Давно не ела ничего подобного, возможно, удастся поужинать. Набрала Гусун, убедилась, что с Евой все хорошо. Предупредила, что буду поздно.
Когда в кафе стало слишком многолюдно и шумно, я расплатилась и ушла. На улице было не тише, зато свежий прохладный ветер с залива прекрасно освежал и успокаивал. Все эти люди вокруг – смеются, болтают, наслаждаются жизнью. Наверное, им кажется, что это райское место. Когда-то и я так думала. Это была наша с Евой первая поездка за рубеж. Хотелось показать дочери что-то, кроме нашей однушки на окраине Москвы. И показала. Так много, как и не думала. Что еще она увидит, пока мы будем выбираться из всего этого? И выберемся ли? Пока я чувствую только, что увязаю все глубже и глубже…
Домой я вернулась глубокой ночью. В слабо освещенном холле меня встретила рассерженная Верда. Конечно, она и слова не сказала, но по лицу и так было понятно. Мужу доложит однозначно. Надо придумать причину – вдруг спросит, чего это я по ночам гуляю… Хотела и служанке что-то объяснительную, но в голову ничего не шло. А Верде и не требовались мои оправдания, она сразу же ушла в сторону кухни.
Приняла душ и ушла в комнату Евы. Не хочу сегодня спать одна. Но сна не было – я восстанавливала в памяти все, что так долго пыталась забыть. Все детали, все зацепки. Сопоставляла слова Амира и Ричарда. По всему выходило, что версия Питерса более логичная. Ну правда – что может делать ночью в пустыне человек, который понятия не имеет, что это за палаточный лагерь и что в нем происходит? Что он мне тогда сказал? Что приехал по делам и ему сказали, что здесь туристка с ребенком, которая ни слова по-арабски не знает. И Амир вызвался помочь. И помог. А потом и вовсе женился на мне. Но какие у него могли быть дела в лагере работорговцев?
Вспомнила, как сидела в самом центре палатки на обрывке ковра. Еву взяла на колени и пыталась согреть теплом собственного тела. В пустыне ночами очень холодно – тогда для меня это стало неприятным открытием. Ева задремала и изредка всхлипывала во сне, а у меня по грязным щекам текли слезы. Думала ли я тогда, что это не случайность? Что нас продадут? В бордель, на органы или на кирпичный завод. Да, именно это я и думала. И не могла перестать плакать.
19
Не знаю, сколько я так просидела. Ноги в тканевых кедах совсем закоченели. Ева крепко уснула, прижавшись ко мне и даже всхлипывать почти перестала. Внезапно за стенами палатки стало непривычно тихо – перестала раздаваться грубая незнакомая речь и прочие звуки. Перемены были столь ощутимы, что я все напряглась и буквально превратилась в слух. Но не услышала ничего кроме скрипа песка. Не сразу поняла, что это шаги. А когда дошло, ткань, закрывающая вход в палатку отодвинулась.
Мужчина смотрел на меня долго. Цепким изучающим взглядом черных бездонных глаз. Орлиный нос, четко очерченные чувственные губы. Я затаила дыхание – от страха и от восхищения одновременно. Незнакомец выглядел, словно моя самая смелая мечта. И кроме того он был одет в европейскую одежду. Сказать я ничего не успела – он заговорил первым. На неплохом английском языке. И почему-то в этот момент я решила, что мужчина может быть исключительно нашим спасителем и больше никем. Не знаю, почему так – возможно, психика подкинула этот вариант, как единственный нервосохраняющий, учитывая обстоятельства. В любом случае, обмануть себя у меня неплохо вышло – я быстро зашептала, объясняя кто мы и как здесь очутились.
Много рассказать не успела, Ева зашевелилась на
