После развода не нужно возвращать - Катя Лебедева

— Если папа чувствует себя хорошо, — осторожно отвечаю дочери, оставляя право выбора за ним, без принуждения.

Он качает головой, и спокойно улыбается.

— Нет. Я обещал, что мы сегодня все сделаем вместе.

Киваю ему, мы покупаем билеты и заходим в кабинку. Алиса, затаив дыхание, прилипает к стеклу, а когда колесо отрывается от земли, она издает тихий, восхищенный вздох, в котором поместился весь восторг ее маленького сердца.

Мы сидим напротив нее с Глебом. В тесном пространстве кабинки его плечо почти касается моего, и от этого простого прикосновения по коже бегут мурашки. Я чувствую исходящее от него тепло, и становится приятно.

— Как ты? — тихо спрашиваю, глядя ему в глаза, желая убедится, что все в норме. — Боли еще беспокоят?

— Иногда напоминают о себе, — спокойно отвечает без тени лукавства. — порой забываюсь, что-то резко сделаю и простреливает. Но в целом нормально.

Он замолкает ненадолго, и я понимаю, что хочет что-то сказать, только с мыслями никак не соберется.

— Иру задержали, — начинает, когда я начинаю отворачиваться, не дождавшись ответа. — Уже официально предъявили обвинение. Покушение на убийство. Угрозы. Еще кучу всего по мелочи. Ее адвокат пытается давить на психическую невменяемость, но улики железные. Показания свидетелей, записи с камер. Она никуда не денется. Надолго сядет.

На душе резко становится тоскливо. Меня разрывает от противоречивых чувств жалости к сестре, и равнодушия за угрозу жизни и нож в спину. Поэтому не думала все это время, что там, как там, ведь Глеб отгородил нас с дочкой от этого.

И все же не могу без радости отреагировать на то, что такая опасная глава нашей жизни наконец-то перевернута.

— Жалко ее? — невольно вырывается у меня.

Глеб смотрит на меня долгим, тяжелым взглядом, в котором видна вся выстраданная правда.

— Нет. Ни капли. Я жалею только о том, что вообще позволил ей появиться в нашей жизни. И о том, что из-за моей глупости ты и Алиса оказались в такой опасности.

Я хочу сказать ему, что прошлое нам не изменить, мы в силах менять только настоящее и будущее, но не успеваю, Алиса оборачивается к нам.

— А мы потом на карусели пойдем? Туда, где лошадки? Я хочу, чтобы папа со мной на одной сел! Самой страшно!

Глеб смотрит на нее, и улыбается. От былого напряжения не остается и следа. Дочка словно лечит его душевные раны.

— Конечно, пойдем, — спокойно отвечает Глеб. — Куда захочешь.

Я давно не видела его искренней улыбки, и сейчас, глядя на него, боюсь спугнуть это хрупкое, вернувшееся счастье.

Мы спускаемся с колеса, и Алиса, схватив нас обоих за руки, тащит к следующему аттракциону, и я понимаю, что не хочу ее отпускать, я хочу чувствовать эту связь между нами вечно. Смотрю то на ее сияющее, доверчивое лицо, то на спокойное, сосредоточенное лицо Глеба, который изо всех сил старается не показывать, как ему больно, когда он поднимает и сажает ее на резвую лошадку, и понимаю, что ведь такой могла бы быть наша жизнь, если бы не одно дурацкое «но».

Мы проводим так почти весь день, словно пьяные от простого солнца и смеха. Едим мороженое, пускаем в небо переливающиеся мыльные пузыри, смеемся над кривляниями клоуна. Это просто день в парке. Самый обычный, заурядный день, который для нас троих, прошедших через огонь и воду, кажется почти что чудом, подарком свыше.

Когда Алиса наконец начинает уставать и клевать носом, мы не спеша, идем к выходу. Она идет между нами, крепко вцепившись в наши руки, и ее шаги становятся все более неуверенными от усталости.

— Я, кажется, сейчас усну прямо тут, — бормочет она, сладко зевая и пошатываясь.

Когда мы уже едем домой, и дочка дремлет у отца на плече, Глеб смотрит мне прям в глаза.

— Ты помнишь? — тихо говорит, чтобы не разбудить малышку. — В больнице. Ты сказала, что мы погуляем. Вдвоем.

Я молчу, чувствуя, как сердце замирает в груди, затаившись в ожидании. Я помню. Помню каждое слово, сказанное в тот полный отчаяния и надежды миг.

— Алиса завтра с братом вечер проводит, — невпопад отвечаю.

— Знаю. Так что у тебя будет свободный вечер, — он делает небольшую, красноречивую паузу, давая мне возможность отказаться, отступить, выстроить новую стену. Но я молчу, и мое молчание уже ответ. — Так вот… я хочу пригласить тебя на ужин. Только мы вдвоем. Без суеты. Чтобы просто поговорить. Как раньше.

Я смотрю на Глеба, на его открытое сердце, которое видно по глазам, на ту уязвимость, которую он больше не пытается скрыть за маской, и вижу в нем того мужчину, которого когда-то полюбила.

Обещание есть обещание.

— Хорошо, — тихо отвечаю, и ему большего не надо. — Вдвоем.

Глава 33

Ева

Я заканчиваю делать макияж, и в этот момент приезжает сын, как всегда вовремя. Из комнаты доносится счастливый вопль Алисы: «Мамочка, Матвей пришел!». Слышно, как она босыми ногами шлепает по коридору, опережая меня.

— Привет, мам, — здоровается сын, заходя ко мне в комнату.

— Привет, родной, — сердце сжимается от тревоги, когда перевожу на него взгляд. Бледный, под глазами синяки, словно он не спал несколько ночей подряд.

— Матвей, Матвей! Пойдем, я тебе новую картину покажу! Ту, что папа вчера помогал рисовать! Там радуга и большой-пребольшой единорог! — звонкий голосок дочери, обычно такой желанный, сейчас мешает, потому что дочка крутится у ног сына, желая получить порцию его внимания.

И похоже разговора о его состоянии хочу не только я, потому что Матвей мягко отрывает ее от своих ног и присаживается на корточки, чтобы оказаться с ней на одном уровне.

— Обязательно посмотрим, принцесса наша. Давай ты пока сбегаешь в свою комнату и приготовишь все самые лучшие картины, а я только перекинусь с мамой парой слов, хорошо? Взрослые дела, — он пытается улыбнуться, но улыбка выходит натянутой, уж я то знаю.

Мы не виделись с ним с того дня, как Глеб все узнал, и я понимаю о чем может пойти речь.

Алиса на секунду надувает губки, но послушно кивает и убегает в свою комнату. Матвей же прикрывает дверь и садится рядом со мной. Давно не видела его таким загруженным.

— Ты как? — спрашиваю первая, боясь спугнуть. — Все в порядке? — как же сложно сейчас задавать это вопрос, чтобы не сделать ему больно

Он тяжело вздыхает, проводит рукой по лицу, такой измотанный, что сердце сжимается от щемящей боли.

— Да ничего, — начинает он, но я просто смотрю на него, и он понимает, что это