Развод. Пусть горят мосты (СИ) - Бестужева Стася

Автобус начинает подъем в горы. Дорога становится извилистой, с крутыми поворотами. Гид продолжает рассказывать о критской истории, дети слушают с интересом.

– Мама, смотри, какая глубокая пропасть! – показывает Даниил в окно.

Я смотрю и чувствую легкое головокружение. Действительно, справа от дороги зияет ущелье, на дне которого видны только скалы да редкие кустарники.

– Не высовывайся в окно, – прошу я сына.

Водитель – пожилой грек с седыми усами – ведет автобус уверенно, но я замечаю, как он то и дело смотрит в зеркала, хмурится.

– Что-то не так? – спрашиваю у Максима тихо.

– Кажется, проблемы с тормозами, – отвечает он, тоже наблюдая за водителем. – Он пытается переключиться на пониженную передачу.

Скорость автобуса нарастает на спуске. Водитель крутит руль, пытаясь вписаться в очередной поворот, но...

– Все держитесь! – кричит он по-английски.

Автобус заносит. Я вижу, как за окном проносятся скалы, как мелькают испуганные лица пассажиров в отражении стекол. Хватаю детей за руки, пытаясь прикрыть их своим телом.

Удар. Грохот. Скрежет металла. Мир переворачивается с ног на голову.

И тишина. 

Глава 23

Глава 23

Сначала тишина. Мертвая, оглушающая тишина, которая давит на барабанные перепонки сильнее любого крика. Потом – стон металла, осыпающиеся камни, чей-то всхлип вдалеке.

Открываю глаза. Мир перевернулся. Буквально. Автобус лежит на боку, и то, что было потолком, теперь стена справа от меня. Голова кружится, во рту привкус крови. Но я жива. Жива и могу двигаться.

– Дети! – первое слово, которое вырывается из моего горла. – Ника! Даниил!

– Мама... – слабый голос Ники откуда-то сверху. Она висит в ремне безопасности, лицо бледное, но глаза открыты. – Мама, я не могу расстегнуться...

– Сейчас, солнышко, сейчас. – Руки дрожат, но работают. Врачебные навыки включаются автоматически. Сначала проверяю себя – руки, ноги, позвоночник. Вроде цел. Потом осторожно поднимаюсь, дотягиваюсь до Ники.

– А где Данилка? – шепчет она, когда я освобождаю ее из ремня.

Оглядываюсь и вижу его. Мой мальчик лежит неестественно скрученным, правая рука под странным углом. Сердце готово выскочить из груди, но я заставляю себя действовать профессионально.

– Данилка, – осторожно трогаю его плечо. – Данилка, ты слышишь маму?

Он открывает глаза, морщится.

– Мам... больно. Рука болит.

Перелом. Явный перелом правой руки в области предплечья. Но он в сознании, зрачки реагируют нормально. Это главное.

– Максим! – кричу, оглядываясь в поисках его и Полины.

– Здесь! – его голос доносится из задней части автобуса. – Мы в порядке! Полина без сознания, но пульс стабильный!

Слава богу. Но вокруг нас...

Оглядываюсь, и реальность обрушивается всей своей тяжестью. Пожилая немецкая пара в первых рядах не подает признаков жизни. Женщина из другой семьи кричит, держа на руках безвольное тело ребенка. Водитель... водитель висит в кабине, и по стеклу медленно стекает темная полоска.

– Мама, – Ника цепляется за мою руку, – что происходит? Почему они не двигаются?

– Не смотри туда, – говорю, прикрывая ее лицо ладонью. – Помоги мне с Данилкой. Нужно зафиксировать ему руку.

Достаю из сумочки платок, осторожно привязываю поврежденную руку сына к туловищу. Он стискивает зубы, но не плачет. Мой храбрый мальчик.

– Елена! – голос Максима ближе. Он пробирается к нам, неся на руках Полину. Его лоб рассечен, кровь стекает в глаз, но он двигается уверенно. – Как дети?

– У Даниила перелом руки. Ника, кажется, без серьезных повреждений. А Полина?

– Сотрясение, возможно. Но жива. – Он осторожно кладет дочь рядом с моими детьми, в относительно безопасный угол перевернутого автобуса. – Остальные...

Мы смотрим друг на друга, и слова не нужны. Он видел то же, что и я. Больше половины пассажиров не подают признаков жизни.

– Нужно проверить всех, – говорю, переходя в рабочий режим. – Может быть, кого-то еще можно спасти.

– Согласен. Ты проверишь левую сторону, я – правую?

Киваю. Это то, что мы умеем лучше всего. Спасать людей.

Пробираюсь к немецкой паре. Женщина... нет пульса, зрачки расширены, шея под неестественным углом. Перелом шейного позвонка. Мужчина рядом с ней дышит, но очень слабо. Множественные переломы, внутреннее кровотечение.

– Этот жив, – кричу Максиму. – Но критично!

Рядом с ними семья с ребенком. Отец без сознания, но дышит. Мать в истерике, трясет безжизненное тело мальчика лет шести. У ребенка явная травма головы, крови очень много.

– Мадам, – беру женщину за плечи, – мадам, я врач. Позвольте мне...

Она не отпускает сына, кричит что-то на языке, который не понимаю. Но горе универсально. Я вижу его в ее глазах, слышу в голосе.

Осторожно отстраняю ее, проверяю пульс у ребенка. Ничего. Он мертв.

– Простите, – шепчу ей. – Мне очень жаль.

Женщина смотрит на меня, и ее крик переходит в тихое, страшное рыдание.

– Елена! – голос Максима напряженный. – Здесь девочка жива! Лет десяти! Но у нее повреждена нога!

Перебираюсь к нему. Девочка-подросток лежит под обломками сидения, нижняя часть левой ноги – месиво из крови и костей. Но она в сознании, смотрит на нас огромными испуганными глазами.

– Как тебя зовут, милая? – спрашиваю, осторожно освобождая ее из-под завала.

– Мария, – шепчет она. – Где мои родители?

Оглядываюсь. В передней части автобуса двое взрослых без движения. По всей видимости, ее родители.

– Сейчас разберемся, – лгу. – А пока позволь мне помочь твоей ноге.

Снимаю блузку, разрываю на полоски. Нужно остановить кровотечение. Максим помогает, придерживая девочку, когда я накладываю жгут выше колена.

– Мария будет жить? – спрашивает он тихо.

– Если быстро доставим в больницу – да. Ногу, возможно, не спасем, но жить будет.

Звук вдалеке – сирены. Кто-то вызвал спасательные службы.

– Мама! – голос Ники слабый, напуганный. – Мама, приди, пожалуйста...

Бросаюсь к детям. Полина очнулась, но ее тошнит. Классический симптом сотрясения мозга. Ника держит голову подруги, сама дрожит от шока. Даниил сидит тихо, прижимая здоровую руку к сломанной.

– Все будет хорошо, – говорю, обнимая их всех одновременно. – Сейчас приедет помощь, нас отвезут в больницу, и все будет хорошо.

Хочется верить в собственные слова.

Сирены становятся громче. Голоса снаружи – спасатели добрались до нас.

– Есть кто живой? – кричит кто-то по-английски.

– Да! – отвечаю. – Здесь врачи! У нас есть живые!

Следующие полчаса проходят в хаосе. Спасатели вскрывают крышу автобуса, организуют эвакуацию. Я помогаю выносить раненых, консультирую греческих медиков, которые не говорят по-английски. Максим делает то же самое с другой стороны.

Счет жертв ужасен. Из четырнадцати пассажиров и водителя живы только семеро. Среди мертвых – немецкая женщина, водитель, шестилетний мальчик, родители девочки Марии, еще двое взрослых.

Глава 24

Глава 24

Больничный коридор в Ираклионе пахнет дезинфектантом и страхом. Я сижу на жесткой пластиковой скамейке, держа на руках Даниила. Его правая рука загипсована, он дремлет под воздействием обезболивающих. Рядом Ника тихо разговаривает с Полиной, у которой забинтована голова. Максим стоит у окна, разговаривает по телефону с кем-то из российского консульства.

Мы живы. Это главное. Но картины из автобуса не отпускают меня. Мертвые глаза немецкой женщины. Рыдания матери над телом сына. Кровь на разбитом стекле.

– Мама, – тихо зовет Ника, – а как та девочка? Мария?

Вчера я видела, как ее увозили на каталке в операционную. Искореженная нога, потеря крови, шок. Врачи переглядывались над ней с мрачными лицами.