Бывший муж. Босс. Миллиардер - Эмилия Марр
Николай Петрович приходит, просто сидит с нами и разговаривает на посторонние темы. Каждый раз я его жду, и каждый раз он приходит без новостей.
И вот — стук. Он другой. Я чувствую: что-то в нем изменилось. Я вздрагиваю, бросаюсь открывать. На пороге стоит Николай Петрович. Его глаза уставшие, лицо мрачное. Сердце у меня тут же падает в пятки.
— Ну? — выдыхаю я, едва удерживая голос.
Он проходит в дом, снимает зимнее пальто, шапку мнёт в руках, словно собирается с силами. Мама тоже встала, напряжённо смотрит на него.
— Агата, Зоя Викторовна… — прокурор вздыхает, садится на край стула. — Мы нашли женщину. Ту, что похитила детей.
Меня будто током бьёт. Я хватаюсь за спинку стула, чтобы не упасть.
— Нашли? — слова срываются с губ, как крик. — Где мой сын? Где Назар⁈
Николай Петрович закрывает глаза на мгновение, а потом смотрит прямо на меня.
— Она… тяжело больна. У неё после неудачных родов, в которых погибло двое новорожденных детей, помутнение рассудка. Оба ее ребенка мертвы, мозг не выдержал такого потрясения. Ещё до этого у неё были признаки болезни мозга. Муж её бросил, мать прятала её дома, не хотела в психбольницу сдавать. На нервной почве ее физическое состояние ухудшилось после выписки. У неё началось кровотечение, мать вызвала скорую, её положили в гинекологию.
Я слушаю, и у меня всё внутри сжимается. Он говорит медленно, каждое слово будто нож в моё сердце.
— Там, в больнице, — продолжает он, — она гуляла по коридору после завтрака. Увидела детей… И решила, что это её дети. Просто взяла белый халат и… забрала их.
— Господи… — мама закрывает лицо руками.
Я хватаюсь за голову, у меня темнеет в глазах.
— Но домой, — Николай Петрович тяжело сглатывает, — она вернулась одна. Я лично с ней говорил. Она ничего не помнит. Ни второго ребёнка, ни Назара. Она уверяет, что её дети живы, что они рядом с ней. Рассудок окончательно помутнел.
— Что значит «не помнит»⁈ — я кричу так, что у меня надрывается голос. — Она украла моего ребёнка! Моего сына! Где он⁈ Где Назар⁈
Слёзы жгут глаза. Я хватаю его за руку, ищу хоть какое-то объяснение.
Мама тихо стонет, закрывает лицо руками.
— Мы проследили её путь, — прокурор говорит уже тише. — От больницы до дома. И по пути обнаружили кладбище. Могильщик сказал, что видел её в тот день. Но только как она уходила. Сколько она там пробыла и что делала, он не знает. А сейчас везде снег… всё завалено. Никаких следов.
Я понимаю, на что он намекает. И в этот момент у меня просто выключается сознание. Всё тело становится ватным, мир плывёт, и я падаю.
Очнулась я в кровати. Надо мной медсестра и болит место укола. Голова кружится, тело ватное. Рядом мама и Николай Петрович. Он сидит рядом, держит меня за руку, и впервые я вижу в его глазах не силу, а жалость.
— Агата, — его голос мягкий, усталый, — когда снег сойдёт, мы проверим всё кладбище. Всю землю прочешем. Если… если там дети, мы сделаем анализы.
Я закрываю глаза, и слёзы текут по вискам. Я молюсь, чтобы он ошибался.
Весна приходит медленно. Снег сходит неохотно. Но когда наконец кладбища открылись, полицейские пошли по следу. Меня не пустили. Не показали ничего. Только взяли ДНК.
Дни ожидания — это пытка. Я не сплю, не ем. Только смотрю в окно и молюсь, чтобы не услышать страшного.
И вот однажды вечером снова стук в дверь. Я знаю, что это он. Николай Петрович.
Он заходит — и всё становится ясно по его глазам. Я хватаюсь за сердце.
— Агата… — его голос срывается. — Ответ пришёл. Это Назар.
Мир рушится. Я кричу, рыдаю, падаю на пол. Мама бросается ко мне, обнимает, а я не могу дышать от боли. Я знала… знала, что так будет. Но сердце верило, что мой мальчик жив.
Я лежу и рыдаю. Кричу так, что голос садится. Дни напролёт я плачу, засыпаю в слезах, просыпаюсь в слезах.
Глава 35
С тех пор я почти не живу. Я плачу днями напролёт. Кричу во сне.
Николай Петрович приходит каждый день. Сначала я благодарна ему, потому что он рядом, он не даёт нам умереть от горя. Но потом начинают ходить слухи. Соседи шепчутся, что он слишком часто у нас. Что я «утешилась в объятиях прокурора».
Мама пересказывает мне эти разговоры, и у меня внутри всё выворачивается от отвращения. Как можно⁈ Я похоронила ребёнка, а они…
Мы ходим на кладбище. Он идёт с нами. Земля под ногами холодная, мокрая. Мама держит меня, тётя стоит рядом. Мы втроём плачем, а прокурор стоит в стороне, как тень.
Он всё равно продолжает приходить. Смотрит на меня слишком пристально, слишком долго, иногда касается моей руки.
Тогда и я понимаю, что он действительно рассматривает меня как женщину. Но я не могу. Я не вижу в нём мужчину. Для меня он всегда будет человеком, который принёс в мой дом эту страшную новость. Его внимание становится обременительным, чужим, ненужным.
В один вечер мы сидим на кухне втроём: я, мама и тётя. Молчим, каждая в своих мыслях. И вдруг я не выдерживаю:
— Мама, я больше не хочу, чтобы он приходил. Я вообще никого не хочу видеть.
— И правильно, — бурчит тётя. — Этот Николай Петрович ведёт себя тут как хозяин. А слухи-то ходят какие! Мол, Агата утешилась в его объятиях, живёт горя не зная, мужика видного отхватила.
У меня всё внутри рвётся от протеста. Я затыкаю уши, но слова уже вонзаются, как нож.
Слёзы текут снова. Я хочу кричать, что это ложь, что у меня всё умерло вместе с Назаром, но молчу, потому что этим никому ничего не смогу доказать.
В этот же вечер звонит телефон. Наш старый, городской.
Я беру трубку. Сердце проваливается, когда я понимаю, кто звонит. Голос, которого я не слышала вечность.
Я сжимаю трубку так сильно, что пальцы белеют.
— Ну что… молчишь? — произносит Эрик глухо.
— А ты что, скучал? — отвечаю сухо. — Или просто интересно, жива