Коник-остров. Тысяча дней после развода (СИ) - Рябинина Татьяна

— И это была любовь с первого взгляда, — ракета вылетела прежде, чем я успел ее тормознуть.

— Ты будешь рассказывать вместо меня? — одним уголком рта усмехнулась Саша.

— Извини…

— Любовь с первого взгляда была у Соломиной. Ну или не любовь, хрен ее знает, но запала она на него конкретно.

— Вот как? — удивился я. — Выходит, ты обскакала ее на лошадке уже второй раз? Это немного меняет ракурс.

— Да, как-то так. Но, знаешь, и меня тоже пробило. Только по-другому.

— Значит, пробило, — я сам нажимал на наждачку, сильнее, еще сильнее. — А ведь я чувствовал: что-то не так. Когда ты на Валентина с ним вышла, а потом в машине ко мне в штаны полезла. И потом, дома. И еще потом, и еще. Ты так резко изменилась. Похорошела. Глаза заблестели. Трахалась со мной, а представляла его, да? А я убеждал свое самцовое самолюбие, что нет, не может такого быть. Просто у нас все на лад пошло, что ты отмерзла наконец. Вот только не надо так щуриться, — я взял ее за запястья и резко развернул к себе. — Ты сама сказала: нам придется друг другу все рассказать. Надеюсь, не думала, что будем сидеть рядышком… бабушка с дедушкой… и тихо-мирно, в интеллигентных, блядь, выражениях рассказывать, как друг другу изменяли? Нет, Саша, катарсис — он, сцуко, такой… неприятный.

Она смотрела куда-то мне на колени, ноздри подрагивали, губы тоже. Но справилась с собой быстро.

— Нет, не думала. Да, меня к нему потянуло, и это был, как ты сказал, соблазн. Но я никогда не представляла его на твоем месте. Ваня, сейчас нам нет смысла друг другу врать. Все, что я говорю, это чистая правда. Просто его интерес меня разбудил от спячки.

— Ага, понятно. То есть он был для тебя что-то типа виагры?

— Ну… типа да. Только не по отношению к тебе, а вообще. В целом.

— А ты знаешь, что когда мужики на виагру подсаживаются, потом без нее уже не стоит?

— Поэтому я и сказала, что это был всплеск… перед смертью. На самом-то деле между нами ничего не изменилось. Как ехали в первые годы на одном сексе, так ненадолго к этому же и вернулись. Потому что надолго нас не хватило бы, даже если бы не появилась Соломина.

— Соломина… Саш, а скажи честно, ты с виагрой своей беспозвоночной переспала назло мне? Или все-таки потому, что соблазн победил?

— Назло. Только… — она подняла глаза и посмотрела на меня так, что стало жутко. Как в тот последний вечер, когда сидела на кухне с телефоном. — Только, Вань, я с ним не спала.

Вот так бывает, если из бани прыгаешь в сугроб или в прорубь. Ледяной ожог.

— Что? — слово получилось как деревянный чопик. Маленькое и жесткое. Затычка, в общем. — Саша, ты же сама сказала, врать нет смысла.

— Я и не вру. Сейчас. Не было ничего.

— Ничего — это чего? — первым побуждением было снова скинуть ее в воду. Как минимум. — Письки в письку не было? А что было? Сочный минет? Нежный петтинг?

— Вань, — она втиснула ногти в ладони, — тебе не кажется?..

— Что это слишком? Да, пожалуй. Подробности ни к чему. Что там у вас было и чего не было. Вот просто скажи — зачем?

— Что зачем? Зачем тебе это сказала тогда?

— Ах, да. Назло же. Это было сильно, ага. И тогда, и сейчас. Даже не знаю, что круче. А знаешь, в чем прикол, Саша? Что Соломину твою я трахнул один-единственный раз. После тех твоих слов. Когда ты пришла утром. И тоже назло. Без малейшего желания и удовольствия. Нет, одно желание все-таки было. Чтобы ты узнала и тебе было так же больно, как и мне. Хотя ты и так была уверена, что я с ней сплю.

Чего я ждал? Что она придет в ужас от своей роковой ошибки? Или начнет оправдываться? Но Саша молчала, кусая губы, и было в этом молчании что-то такое… отчего мне стало еще холоднее и жарче одновременно. Аж в цыганский пот бросило.

— Как-то мы не с того конца зашли, — я накрыл ее руку своею и подумал мимоходом, что прозвучало двусмысленно и пошло. — Давай все сначала. Что-то тут явно не так. Она вдруг резко стала на меня вешаться где-то через месяц, в конце сентября или в начале октября. До этого-то мы на кафедре просто здоровались, даже не разговаривали. Я еще, помню, злился, что она к нам домой таскается. Приходишь после вечерних, а там бабские посиделки.

— Я ее не приглашала, — поморщилась Саша. — Она и в первый раз, зимой, сама напросилась, неудобно отказать было. А потом так и пошло. Звонок в домофон — привет, это я. Намеков не понимала.

— Намеков? — хмыкнул я. — Некоторые люди даже пинок в жопу понимают как флирт. Поправь, если я ошибаюсь. Она запала на Магнича и надеялась, что ты их как-то сведешь. Или просто делилась с тобой ходом завоевательной кампании. А потом что-то или кто-то открыл ей глаза на вашу с ним… э-э-э… тонизирующую дружбу. И тут кисо обиделсо.

— Примерно так и было. Я действительно надеялась, что она меня от него избавит.

— А что так? Надоел?

— Она старательно к нему липла, но ничего не получалось, — мой вопрос Саша проигнорировала. — А потом как-то увидела нас вдвоем в курилке, и ее переклинило. Наговорила кучу гадостей при студентах, припомнила, как я тебя у нее увела. А потом до меня начало долетать огородами, что у вас с ней… отношения.

___________________

*Летающий остров из книги «Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта

Глава 25

Александра

— И ты поверила?

— Ну ты же поверил про Магнича, — поморщилась я.

Сейчас, когда все это говорилось вслух, казалось каким-то… жалким, что ли? В процессе кажешься себе героиней драмы. А потом — как будто комикс, нарисованный простым карандашом.

«Катарсис — он, сцуко, такой… неприятный», — так он сказал.

Неприятный? Это ты пошутил, Ваня. Это как кишки через уши вытаскивать и на кулак наматывать.

Я поверила этим слухам потому, что внутренне уже готова была поверить.

Когда мы с Кирой поссорились на биостанции, она мне заявила: мол, они гуляли в первый вечер, и он ее ну просто очень-очень хотел, а она не дала. Поэтому на меня и переключился. Типа ей назло. А я ответила со смешком: ну и дура, надо было дать, а теперь соси лапу. Но допускала краешком сознания, что могло быть и так, ведь видела же, как он на нее слюни пустил, когда увидел. Потом это стало неважно и, вроде, забылось. А через столько лет вспомнилось.

Это был такой родничок, который пробился и побежал, растекаясь, по заболоченной почве моей ревности, все шире и шире. Потому что слухи становились все гуще и гуще. Наши бабы любили посплетничать. А еще любили подойти с круглыми глазами: «А знаешь, Шура, я тут слышала… это, конечно, все вранье, но ведь твари какие, разносят на хвосте, а?» И посмотреть — как же я буду реагировать. Я делала вид, что мне все равно, хотя, конечно, это было не так.

А потом как-то зашла в буфет и увидела их вдвоем. Они сидели, пили кофе и что-то оживленно обсуждали. Казалось бы, ну и что? Я тоже пила кофе с Магничем и курила с ним вместе. Но это так органично легло на те сплетни, которые до меня долетали, что обожгло, словно удар хворостиной по голым ногам. Как-то в детстве мне прилетело от деда на даче, чем-то я его достала сильно. Один-единственный раз, но именно поэтому, наверно, и запомнилось. Иван сидел ко мне спиной, и я быстро вышла, пока он меня не увидел. А вот Кира заметила и улыбнулась — ядовито-сладко.

Ну а дальше одно пошло наматываться на другое, и маховик этот быстро набирал обороты. Мне казалось, что только ленивый не обсуждал роман Лазутина и Соломиной. И все это щедро лилось мне в уши. И вместе я видела их все чаще — притом что Иван появлялся у нас факультете всего три раза в неделю. Как будто они специально старались попасться мне на глаза. Сначала я просто устраивала Ивану сцены, дома, разумеется. Потом уже сама подгадывала так, чтобы он увидел меня с Магничем. А даже если и не увидит — ничего, донесут так же, как мне о нем. Тут был и еще один расчет. Если ему наплевать, как выгляжу в глазах коллег я, так пусть и его тогда считают немного рогатеньким. Любовью, как говорится, за любовь.