Развод. Цена ошибки (СИ) - Королева Дарина

— У меня есть предложение, — говорю ровно, поднимаясь из кресла. — Я готова предоставить тебе значительную сумму для начала новой жизни.

Она замирает на полуслове, в глазах вспыхивает жадный интерес:

— Правда? И... сколько?

— При одном условии, — продолжаю, не обращая внимания на её вопрос. — Ты начнёшь эту новую жизнь без Марка. Официально откажешься от родительских прав, когда я подам на опеку. — Делаю паузу. — А потом я его усыновлю. С Вадимом, учитывая обстоятельства, проблем не будет — он из тюрьмы выйдет не раньше совершеннолетия Марка.

Рыдания обрываются как по щелчку. Виолетта медленно поднимает голову, и я вижу, как в её глазах загорается алчный огонёк:

— И... сколько ты готова заплатить?

Называю сумму — достаточно большую, чтобы она даже не пыталась торговаться. Её глаза загораются ещё ярче, на губах появляется плохо скрываемая улыбка. Она даже не пытается изобразить сомнения или материнские чувства.

Меня захлёстывает волна отвращения. Хотя чего я ждала? На это и был расчёт. Вот она — цена материнской любви. Даже не любви — её полного отсутствия.

Год назад я была готова умереть, лишь бы не потерять Марка. Билась за каждую возможность увидеть сына хоть на минуту. А она... она готова продать родного ребёнка за возможность "начать новую жизнь". За шанс не возвращаться в свой провинциальный городок.

— Что ж, полагаю, мы договорились, — поднимаюсь из кресла, одергивая пиджак. — Осталось уладить формальности.

— Да, Рита... то есть, Маргарита Сергеевна, — она суетливо поправляет волосы, пытаясь придать себе презентабельный вид. От её прежней надменности не осталось и следа. — Когда я смогу получить... — она запинается, — ...компенсацию?

— После подписания всех документов. Мой адвокат уже готовит бумаги.

— А Марк? — произносит имя сына так, будто это какая-то мебель, которую нужно вывезти. — Когда ты его заберёшь?

— Прямо сейчас! Где он?

— В садике "Солнышко", — торопливо роется в сумочке, достаёт пропуск. — Вот, это для охраны. Его можно забрать в любое время.

В любое время. Будто речь о посылке на почте, а не о живом ребёнке. Её ребёнке. В голове не укладывается — как можно так легко отказаться от собственного сына?

Детский сад утопает в осенней листве. Жёлтые клёны шелестят над яркой игровой площадкой, где носится детвора. Моё сердце замирает, высматривая знакомую фигурку среди десятков маленьких курточек.

И вот он — мой мальчик, в синей куртке с динозаврами. Качается на качелях, болтая ногами в воздухе. Такой одинокий, такой родной...

— Марк! — окликаю я, едва контролируя бурный поток эмоций.

Он оборачивается — секунда замешательства, широко распахнутые глаза, и вдруг его лицо озаряется такой светлой, такой чистой радостью, что каждый глоток воздуха даётся мне с непосильным трудом.

— Мамочка! — срывается с качелей, летит ко мне через площадку, раскинув руки. — Мамочка пришла!

Подхватываю его, прижимаю к себе — родной, тёплый, пахнущий осенним воздухом и детством. Он обвивает мою шею руками, смеётся, и в этом смехе столько счастья, что слёзы слепят глаза.

— Я так скучал, мамочка! — шепчет он мне в шею. — Ты больше не уйдёшь? Правда-правда не уйдёшь?

— Никогда, — целую его макушку, крепче стискивая в объятиях. — Теперь мы всегда будем вместе. Обещаю.

Виолетта стоит в стороне, переминаясь с ноги на ногу. Она явно чувствует себя лишней в этой сцене воссоединения. Её взгляд устремлён куда-то вдаль — кажется, она уже мысленно тратит обещанные деньги, планирует новую жизнь без "обузы" в виде сына.

— Мам, а ты придёшь на мой утренник? — Марк заглядывает мне в глаза, и в них столько надежды, что сердце сжимается. — У нас будет осенний праздник, я там ёжика играю!

— Конечно приду, родной, — глажу его по щеке. — На все твои утренники приду. И на все праздники. И вообще никогда больше не пропущу ничего важного в твоей жизни.

Виолетта демонстративно смотрит на часы:

— Ну, я, наверное, пойду... У меня дела...

Марк даже не оборачивается на её голос — он слишком занят, рассказывая мне про свою роль ёжика и про то, как они будут танцевать под песенку про грибочки.

А я крепче прижимаю к себе сына, чувствуя, как внутри разливается тепло. Наконец-то всё встаёт на свои места. Наконец-то он дома — в объятиях той, кто действительно его любит.

Впереди у нас долгий путь исцеления. Нужно будет стереть следы этого года разлуки, залечить душевные раны. Но мы обязательно справимся.

Потому что настоящая мать — не та, что родила. А та, что любит всем сердцем.

ГЛАВА 55

ГЛАВА 55

Вадим

Холодный воздух камеры пропитан запахом плесени, немытых тел и страха. Металлическая койка второго яруса скрипит при каждом движении. В грязном матрасе что-то шевелится – клопы? Тараканы? – уже даже не пытаюсь определить. Чешусь как бродячий пёс, но это уже не вызывает брезгливости. Привыкаю.

Барак наполнен разными звуками – храп, сопение, невнятное бормотание во сне. Тридцать человек в одном помещении, и каждый может оказаться твоим убийцей. Я теперь сплю вполглаза, дёргаюсь от каждого шороха. Говорят, на второй неделе становится легче. Врут, наверное.

В голове крутятся мысли – бесконечная карусель сожалений и воспоминаний. Как же всё пошло не так? Где я свернул не туда?

Вспоминаю последнее заседание суда. Цифры ущерба с девятью нулями. Доказательства подделки документов. Показания рабочих о нарушениях техники безопасности. Фотографии трещин в фундаменте торгового центра "Эдем". Заключения экспертов о том, что здание могло рухнуть в любой момент – и тогда счёт жертв пошёл бы на сотни.

Все мои счета арестованы. Каждый рубль, каждый доллар, каждое евро – всё пойдёт на компенсацию ущерба. Даже тайные офшоры нашли – чёртов Женька постарался со своими программистами. Бывший друг... Как же так вышло, что самые близкие люди стали моими могильщиками?

А Рита... От мыслей о ней что-то скручивается внутри. Вспоминаю, как она стояла в зале суда – красивая, уверенная, с прямой спиной и холодным взглядом. Рядом этот... Евгений. Как он на неё смотрел – с восхищением, с нежностью. Как она улыбалась ему – светло, открыто. Так, как когда-то улыбалась мне.

Желудок сводит от ревности.

Мне приходится напоминать себе, что я сам это сделал. Сам разрушил всё, что у нас было. Предал единственную женщину, которая по-настоящему меня любила. Не за деньги, не за статус – просто так, за то, что я есть.

А я... что я сделал с этой любовью? Растоптал. Унизил. Выбросил как надоевшую игрушку. И ради чего? Ради Виолетты с её силиконовыми губами и пустой головой? Ради призрака прошлого, который оказался дешёвой подделкой?

Закрываю глаза, но перед внутренним взором встаёт как наяву – Рита, совсем юная, с веснушками на носу, моет полы в офисе. А потом – склонившаяся над чертежами, горящие глаза, вдохновенный рассказ о проекте. Она спасла мой бизнес тогда. Спасла меня. А я...

В памяти всплывает другая картина – она с температурящей Аришей на руках, а я выставляю их на улицу. Боже, только теперь я осознаю, какое же я чудовище! Ведь это мой ребёнок, моя дочь, а я даже не дал им шанса... Ещё и намеренно оболгал Риту в том, что она родила от другого. Повелся на грязные сплетни матери и Веты.

Марк... В груди сжимается при мысли о сыне. Как я мог использовать его в своих играх? Запрещал видеться с Ритой – с единственной настоящей матерью, которая его когда-либо любила. А потом пытался шантажировать ею же... Мразь. Я просто мразь.

С верхней койки капает что-то – может быть, конденсат от сырости, а может, чьи-то слёзы. Здесь все плачут по ночам, только стараются делать это беззвучно. Ночью в бараке опасно показывать слабость.