Возлюбленная для чемпиона - Маша Кужель

не могу перестать смотреть на нее — на ее идеальные соски, выпирающие из лифчика, на ее голые ноги, на ногти на ногах, выкрашенные в темно-фиолетовый цвет. Я и представить себе не могу, что она может быть красивее. Если бы она спросила, я бы ответил, что ей не нужно худеть, что она идеальна такая, какая есть. Но сейчас? Она будто стала выше ростом, она высоко держит голову. Она расхаживает по номеру почти обнаженная с такой уверенностью в себе, которой, пожалуй, только и не хватало ей раньше. Именно эта уверенность заставляет ее сиять. И эта уверенность дает ей преимущество перед прежней Аней. Интересно, знает ли она об этом? Или она думает, что, когда она идет мимо и мужчины пялятся на нее со всех сторон, это потому, что ее живот стал более плоским, а бедра — более узкими?

Она медленно подходит ко мне, не сводя глаз с моего лица. С каждым ее шагом кислорода в моих легких остается все меньше и меньше. Я с трудом перевожу дыхание и понимаю, что единственным облегчением будет прикосновение к ней. Она останавливается передо мной и перекидывает ногу через мои раздвинутые ноги так, что оказывается на моих бедрах.

Было бы так легко наклониться и прижаться ртом к ее животу, провести рукой по розовым трусикам. Я умираю от желания снова почувствовать ее вкус. Я хочу заполнить свою голову звуками, которые она издает, и ее запахом. Черт, я хочу заставить ее кончить и самым примитивным образом присвоить ее себе.

— Я все жду, когда ты меня выгонишь, — шепчет она.

— Ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь.

Когда она двигается бедрами вперед, она прижимается к моему твердому члену через джинсы.

— Ты убиваешь мое вновь обретенное самолюбие. Ты ведь знаешь это, правда?

— Как это?

— Я сейчас нахожусь здесь и думаю: если я разденусь, то ты захочешь меня потрогать. Ты, кажется, не возражаешь против того, что я почти голая, и все же... Я сижу у тебя на коленях, а ты даже пальцем ко мне не прикоснулся, — в ее глазах мелькает что-то похожее на сожаление. — Ты хочешь, чтобы я ушла?

Я нежно кладу руки на ее талию.

— Нет, если только ты сама этого не захочешь, — она прижимается к моей эрекции, и мои глаза закрываются. Черт. — Но, Аня, мы не должны заниматься сексом сегодня.

Она замирает.

— Не должны? Или ты не хочешь?

— Поверь мне, сейчас я ничего не хочу сильнее, — я крепче сжимаю ее талию. — Но я уже облажался с тобой, и я не хочу сделать это снова. Ты даже не разговаривала со мной несколько лет, а теперь ты у меня на коленях!

Она прикусывает губу.

— Я всегда была девушкой «все или ничего». Ты же знаешь.

— Знаю. Позволь мне закончить всю эту неразбериху с Розой. Позволь мне... наладить мою жизнь. Тогда я смогу дать тебе то, что ты заслуживаешь.

Она запускает пальцы в мои волосы.

— Прости, что не смогла поговорить с тобой после Парижа, — она отводит взгляд.

— Эй, — я беру ее подбородок в руку и поворачиваю ее лицо к себе. — Это я должен извиняться. А не ты.

Она тянется к краю моей рубашки и снимает ее. Кончиками пальцев она чертит невидимые дорожки по моей груди, обводя скопление синяков над ребрами.

— Что это такое?

— Неприятный удар.

— Разве у вас нет бронежилетов?

Я смеюсь.

— Нет, такого нет. Но и бронежилет вряд ли бы спас, когда тебя дубасят несколько здоровых парней.

Она сползает с моих коленей и наклоняется, целуя каждый мой синяк. Удовольствие пробегает по моему телу, словно ее рот находится на моем члене, а не на ребрах.

Когда она поднимает на меня взгляд, ее глаза полны вожделения и отчаяния. И, возможно, горя.

— Мне так страшно и одиноко, — шепчет она. — Все, чего я хочу, — это лечь с тобой и потерять себя на несколько часов.

Я запускаю руку в ее волосы и прижимаю ее рот к своему.

— Ты — девушка, которой все можно или ничего нельзя, это совершенно точно.

— Сегодня я хочу всего.

Я обхватываю ее руками, встаю и несу на кровать. Я не знаю, когда я смогу дать ей все, что она заслуживает, но сегодня я мог дать ей это.

Илья

Она окончательно скидывает свои джинсы, и я не могу оторвать от нее глаз. Мне нравится, что лифчик у нее простой, девичий; нравится, что трусики у нее не в тон, а ярко-розовые. Они высоко сидят на бедрах и едва прикрывают ее попку. Мне нравится, все в ней. Она не надела свой самый сексуальный комплект белья и не пришла сюда, чтобы соблазнить меня. Она просто надела то, в чем ей комфортно. Но кого я обманываю? Она могла бы надеть панталоны и пояс целомудрия, и я уверен, что все равно был бы счастлив, глядя, как она раздевается для меня.

Однако я не могу не заметить изменений. Я запомнил ее тело в Париже и знал каждый ее сантиметр. Она похудела. Даже слишком. Я хочу спросить, все ли с ней в порядке, не болеет ли она — Кирилл ничего не говорил об этом, но, черт возьми, она ужасно похудела, — однако я не делаю этого. Она всегда так стеснялась своей внешности, и я не хочу, чтобы она думала, что некрасива, когда у меня перехватывает дыхание при малейшем взгляде на нее.

— Скажи что-нибудь, — шепчет она, и я понимаю, что просто разглядываю ее, пытаясь зафиксировать каждое изменение ее тела, пока ее руки трясутся по бокам.

— Ты прекрасна.

Разве можно сказать что-то еще?

Я хочу тебя. Ты мне нужна. Я чертовски скучал по тебе.

Она смотрит вниз и шепчет.

— Так лучше, да?

У меня в животе все завязывается узлом. Мне не нравится, что она никогда не видит себя такой, какой вижу ее я.

— Ты всегда была красивой. Я уже говорил тебе об этом раньше.

Она выдыхает.

— Я никогда не буду похожа на твою Розу Димову.

Эти слова — как удар по яйцам. Они напоминают мне о том, что решения, которые я принимал, отнимали у этой женщины возможность быть уверенной в себе.

— Я рад этому.

Имя моей бывшей жены зависает между нами, напоминая о моих поступках.

— Аня...

Она грустно улыбается и поворачивается ко мне спиной, направляясь к кровати.

Я закрываю глаза. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Я знаю, почему она сейчас здесь — я понимаю, чего именно она