Разрушь меня - Бьянка Коул

Я ворчу в ответ, наблюдая, как Наташа выходит из своего здания в сопровождении двух моих лучших людей. Даже на зернистых кадрах она выглядит измученной. Темные круги под глазами. Волосы небрежно зачесаны назад.

— Завтра заседание правления музея, — напоминает мне Николай. — Тебе придется встретиться с ней лицом к лицу.

Мои челюсти сжимаются. — Я знаю.

— Постарайся, чтобы нас всех не убили из-за того, что ты отвлекся на своего куратора.

Я заканчиваю разговор, наблюдая, как Таш садится в ожидающую машину. Часть меня хочет пойти к ней, объяснить все снова, заставить ее понять. Но я знаю лучше. Ей нужно время, чтобы осознать, кто я на самом деле и чем на самом деле занимаюсь.

Машина отъезжает от обочины, и я переключаюсь на запись дорожных камер, чтобы следить за ее передвижением. Обеспечить ее благополучное прибытие в музей — это меньшее, что я могу сделать, даже если она меня ненавидит.

Я сажусь на заднее сиденье своего Mercedes, киваю Акиму за рулем. Сообщение Эрика давит на меня — его первый контакт с тех пор, как мы заперли Катарину на объекте. Он отсиживался там, отказываясь покидать ее. Одержим, хотя никогда бы в этом не признался.

— Езжай по северной дороге, — говорю я Акиму. — Меньше пробок.

Город расплывается за моим окном, когда мы направляемся к окраинам. Час. Целый гребаный час езды от Таш. Я постукиваю пальцами по бедру, проверяя данные службы безопасности на телефоне. Она все еще в музее, составляет каталог новых приобретений.

— Сэр, звонил ваш брат Николай. Он хочет знать последние новости о ситуации с Эриком.

— Скажи ему, что я доложу, когда сам все увижу.

Бетонные джунгли сменяются промышленными зонами, затем редкими пригородами. С каждой милей расстояние между Таш и мной увеличивается. Мои челюсти сжимаются. Мне следовало расставить побольше людей вокруг музея, прежде чем уходить. Игорь Лебедев становится смелее с каждым днем.

Я набираю номер своего начальника службы безопасности. — Удвойте наблюдение за мисс Блэквуд.

Машина сворачивает на частную дорогу, гравий хрустит под шинами. Лучше бы у Эрика была чертовски веская причина вытащить меня сюда. Он не единственный, у кого есть приоритеты, которые необходимо сбалансировать.

Деревья заслоняют узкую тропинку, когда мы приближаемся к охраняемому объекту, представляющему собой отремонтированный складской комплекс, окруженный по последнему слову техники. Через три контрольно-пропускных пункта мы подъезжаем к главному зданию.

Эрик встречает меня в дверях, выглядя так, словно не спал несколько дней. Его обычная военная аккуратность потерта по краям. — Брат. Нам нужно поговорить.

Я изучаю изможденный вид моего брата. Под глазами у него темные круги, а его обычно безупречное тактическое снаряжение выглядит помятым, как будто его носили несколько дней.

— Что случилось? — Слова выходят резче, чем предполагалось.

Эрик проводит рукой по своим растрепанным волосам, расхаживая по узкому коридору. — Я увяз слишком глубоко, Дмитрий. — Его голос слегка срывается. — Я влюбляюсь в нее. Я не... я не знаю, что делать.

Это признание поражает меня, как удар под дых. Не потому, что это неожиданно — я видел признаки, — а потому, что Эрик никогда не признается в слабости. Никогда не показывает уязвимость. Тот факт, что он говорит мне это, означает, что он действительно потерял контроль.

Я прищуриваюсь, в груди поселяется холодок. — Ты с ней трахался?

Эрик останавливается, поворачиваясь ко мне спиной. Его плечи напрягаются, и долгое мгновение он ничего не говорит. Выражение его лица тщательно скрывается, когда он, наконец, поворачивается, напоминая мне о его тренировках в Спецназе.

— Проблема не в этом, — тихо говорит он.

Мои пальцы подергиваются от его молчания. Желание схватить его за горло и потребовать прямого ответа пульсирует во мне, но я подавляю его. Эрик, может, и скомпрометирован, но он все еще мой брат. По-прежнему опасен.

— В этом-то и проблема, — говорю я вместо этого, стараясь говорить ровным голосом. — Ты скомпрометировал нашу позицию?

Он встречается со мной взглядом, и я вижу то, чего никогда раньше не видел — неуверенность.

Я изучаю лицо моего брата, слишком хорошо распознавая эмоции на нем. Черт. Это все усложняет.

— Мы не можем оставить ее у себя, Эрик. — Слова кажутся горькими у меня во рту. — Если мы хотим, чтобы эта война закончилась, Катарина должна быть возвращена.

Руки Эрика сжимаются в кулаки. — Я не уверен, что смогу отпустить ее.

Поражение в его голосе отражает то, что я чувствую каждый раз, когда думаю о Таш. Я помню, как она посмотрела на меня, когда узнала, кто я такой, и какую дистанцию мне теперь приходится соблюдать, чтобы защитить ее.

— Думаешь, я не понимаю? — Я придвигаюсь ближе к Эрику. — Посмотри на меня и Наташу. Каковы, блядь, шансы, что мы оба влюбимся так сильно и быстро?

Глаза Эрика встречаются с моими, удивление прорывается сквозь тщательно контролируемое выражение его лица. Это первый раз, когда я признался в своих чувствах к ней, даже самому себе.

— По крайней мере, Катарина знает, что это за жизнь, — продолжаю я. — Она родилась в ней. Таш... — Я качаю головой. — Теперь она смотрит на меня так, словно я монстр.

— Катарина ненавидит то, что делает ее отец, — тихо говорит Эрик. — Она другая.

— Это не имеет значения. Нам нужно закончить эту войну, пока не погибло еще больше людей. Прежде чем Игорь решит напасть на Наташу, чтобы добраться до меня. — Мой голос становится жестче. — Ты знаешь, что нужно сделать.

Челюсть Эрика сжимается, и на мгновение мне кажется, что он откажется. Затем его плечи слегка опускаются. — Я знаю. — Слова выходят грубыми, с болью. — Просто... дай мне время.

Я киваю, прекрасно понимая, чего ему стоит согласиться. Мы оба в ловушке между долгом и желанием, между тем, чего мы хотим, и тем, что должно быть сделано.

Я наблюдаю за внутренней борьбой моего брата, понимая ее лучше, чем кто-либо другой. Эрик всегда был человеком под контролем, солдатом, который беспрекословно выполняет приказы. Видеть его таким уязвимым — все равно что наблюдать, как рушится крепость.

— Зачем ты мне позвонил? — Спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

Плечи Эрика напрягаются. — Алексей превратил бы это в шутку. А Николай... — Он качает головой. — Он бы увидел в этом только слабость, которой можно воспользоваться. Ты единственный, кто мог бы понять.

Я прислоняюсь к стене, давая ему пространство. Демонстрация уязвимости противоречит всему, чем он является. — Из-за Наташи?

— Да. — Он проводит рукой по волосам. — Как ты с этим справляешься? Эти... чувства?

— Плохо, — признаюсь я, заслужив его